СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

славянофильство, славяноф′ильство, -а, ср. В России в середине 19 в.: идейно-политическое течение, представители к-рого противопоставляли исторический путь развития России развитию стран Западной Европы и идеализировали патриархальные черты русского быта и культуры.
прил. славянофильский, -ая, -ое.


Смотреть больше слов в «Толковом словаре русского языка»

СЛАВЯНСКИЙ →← СЛАВЯНОФИЛ

Синонимы слова "СЛАВЯНОФИЛЬСТВО":

Смотреть что такое СЛАВЯНОФИЛЬСТВО в других словарях:

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

одно из направлений русской общественной мысли XIX ст., сложившееся из следующих составных элементов: 1) националистического протеста против заимствова... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

        одно из направлений общественной мысли России в середине 19 в. См. Славянофилы.

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО, -а, ср. В России в середине 19 в.: идейуо-политическоетечение, представители к-рого противопоставляли исторический путь развитияРоссии развитию стран Западной Европы и идеализировали патриархальные чертырусского быта и культуры. II прил. славянофильский, -ая,-ое.... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

славянофильство 1. ср. Идейно-политическое течение в Российском государстве середины XIX в., представители которого выдвигали идею самобытного развития России, отличного от развития стран Западной Европы. 2. ср. Убеждения, взгляды славянофила (2*) (противоп.: славянофобство).<br><br><br>... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

славянофильство с. ист.Slavophilism

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

славянофильство сущ., кол-во синонимов: 3 • панславизм (4) • славянизм (3) • славянолюбие (1) Словарь синонимов ASIS.В.Н. Тришин.2013. . Синонимы: панславизм... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО, одно из направлений общественной мысли России в сер. 19 в. См. Славянофилы.

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

Славянофильство — одно из направлений русской общественной мысли XIX ст., сложившееся из следующих составных элементов: 1) националистического протеста против заимствований с Запада — протеста, не прекращавшегося с тех самых пор, когда начались эти заимствования, 2) философско-исторической теории национальной самобытности, формулированной к началу 40-х гг. при помощи восточных мистиков и немецких философских систем Шеллинга и Гегеля, и 3) панславистских симпатий, подсказывавшихся только что упомянутой теорией и подогревавшихся в течение столетия фактами национального возрождения зап. и южн. славян и их борьбой за политическую и национальную независимость. В С., как в русском общественном движении, последний элемент играет наименее существенную роль. Самое имя С. ничего не имеет общего с симпатиями к современным славянам и перешло к направлению по наследству от Шишкова с его пропагандой "славено-российского стиля". Посредниками при этой передаче послужили Аксаковы. Наиболее характерно для С. в собственном смысле соединение первого и второго элементов, т. е. националистического настроения с шеллингианской фил.-истор. теорией и восточным мистицизмом. Период, когда такое соединение совершилось в своеобразной религиозно-философской националистической системе, может считаться временем <i>pacцвеma</i> С. Предыдущее время, когда выработка этой системы только еще совершалась, составляет <i>подготовительный</i> период в истории С., а последующее — время его <i>разложения</i> и более или менее безуспешных усилий обосновать практические выводы из славянофильской теории на новом теоретическом фундаменте. 1) Подготовительный период в истории С. можно вести с того времени, когда старейшие из его представителей (Хомяков, род. 1804, Веневитинов, 1805, Иван Киреевский и Кошелев, 1806), получившие одинаковую патриотическую закваску и очень хорошую научную подготовку в своих семьях, съезжаются в Москве (первая половина 20-х гг.), а потом (Веневитинов, Кошелев и одно время Хомяков) в СПб. (вторая половина 20-х гг.) и, убедившись в тождестве общих симпатий и антипатий, принимаются за совместную теоретическую работу. Несмотря на сильное влияние шеллингистов-учителей (Павлов, Надеждин, Давыдов) и старших товарищей (особенно Одоевский, род. 1803), кружок ближайших друзей уже в то время держался самостоятельно, не допуская близко даже единомышленников, не соответствовавших им по уму, по социальному или образовательному цензу (Погодин, Шевырев) и безусловно чуждаясь политического общественного направления, преобладавшего в большинстве тогдашней молодежи (см. Киреевский, Хомяков). В 1825 г. друзья составляли "Общество любомудрия", занимавшееся философией и закрытое ими тотчас после 14 декабря (см. Веневитинов). В первые годы царствования императора Николая I они попытались сгруппироваться около "Московского вестника" (см.), которому, однако, даже поддержка Пушкина не могла помочь в мнении публики и который вследствие бездействия друзей сделался фактически журналом Погодина. В миросозерцании Хомякова уже тогда религиозный элемент играл первенствующую роль, а Ив. Киреевский задумывался "о том месте, которое предоставлено России между народами, о национальности" и замышлял "большое сочинение о форме философии для России", т. е. намечал центральные пункты своей будущей системы (записи 1827 и 1828 гг. в дневнике Погодина). Смерть Веневитинова, потом переезды и заграничные поездки друзей, наконец женитьба Киреевского (1834) и Хомякова (1836) и последовавшие за тем годы деревенской жизни задержали дальнейшее общение и выработку теории. В этот период уединения Киреевский сошелся со старцами Оптиной пустыни, последователями Паисия Величковского, принесшего в Россию с Афона учение восточно-христианских теоретиков мистицизма (см. Гезихасты). Для готового уже в уме Киреевского контраста между восточной и западной "формами философии" и религии (термин "любомудрие" обнимал то и другое) учение восточных отцов давало конкретное содержание: западная форма мысли представлялась ему в виде схоластики (отвлеченно-формального направления), а восточная — в виде мистики (деятельно-христианского, душевно-целостного направления). Из этой антитезы он развил потом все свое учение об особенностях национального характера и национальной истории Востока и Запада (ср. Россия). Тем временем кончали свое образование младшие славянофилы, менее исключительные, чем их старшие единомышленники: К. Аксаков (род. 1817), Ю. Самарин (род. 1818), И. Аксаков (род. 1823). Двое первых подоспели как раз к тому моменту, когда интеллигентная молодежь увлекалась Гегелем; К. Аксаков был даже членом кружка Станкевича. Гегелианство явилось новым ферментом для теоретического развития С. Необходимость пересмотра славянофильской доктрины сама собой обнаружилась, когда в конце 30-х и начале 40-х гг. выступили против нее такие опасные противники, как Герцен и Белинский, и когда сами младшие славянофилы, дружные со многими из западников, принялись выяснять свое собственное положение между ними и старшими славянофилами. Ареной нескончаемых споров сделались в первой половине 40-х гг. салоны А. И. Елагиной и Свербеевых. Главным предметом спора было отношение философии к религии: Герцен, с одной стороны, Хомяков и Киреевский, с другой, решали этот вопрос в диаметрально противоположном смысле; Самарин пытался занять среднее положение. Другой жгучей темой был вопрос о национальной самобытности и о европейских заимствованиях, о России до и после Петра. Против модного гегелианства славянофилы выдвинули тогда философию Шеллинга в ее последнем, "положительном" фазисе. Все эти споры имели настолько важное общественное значение, что неизбежно должны были очень скоро потерять свой академический и салонный характер. Статьи Белинского, с одной стороны, настроение учащейся молодежи, с другой, обострили характер полемики и повели к разрыву между недавними друзьями. Ближайшим поводом к разрыву явились резкие стихи Языкова, направленные против Грановского и вообще западников. В 1844 г. обе общественные группы окончательно размежевались и стояли друг против друга, как два враждебные лагеря. Первой пробой отношения московского общества к обоим лагерям послужил демонстративный успех диссертаций и публичных лекций Грановского в сравнении с холодным приемом лекций Шевырева. Затруднительное положение С. заключалось в том, что по самому характеру взглядов это учение было менее доступно широкой публике, а при тогдашних цензурных условиях не было возможности развить эти взгляды по существу и показать, в чем они отличаются от воззрений Погодина и Шевырева с их органом "Москвитянином" (см.). Как те, так и другие взгляды сводились на практике к защите начал "православия, самодержавия и народности" — но в теории под вероисповедной формой восточного христианства славянофилы разумели свободную общину чуть не духовных христиан, к государственному началу относились как к внешней, мертвой форме, важной только тем, что она дает народу возможность посвятить себя всецело осуществлению в жизни "внутренней правды", и, наконец, в народности видели не объект административного воздействия, а саморазвивающуюся по своим внутренним законам активную силу, свобода самоопределения которой может быть изнасилована, но не может быть уничтожена. Это различие, которое неизвестно было большой публике и игнорировалось в журнальной полемике, очень хорошо чувствовалось цензурой, и раньше, чем С. стало известно в печати, оно уже было заподозрено в глазах правительства. При таких неблагоприятных условиях — при полном равнодушии снизу, при враждебном отношении кругом и постоянно возраставшей подозрительности сверху — приходилось этому направлению развивать свою программу. 2) Тяжелая и неудобная для внешнего обнаружения С. вторая половина 40-х гг. вместе с следующим десятилетием была временем полного расцвета славянофильской теории. Салонная, а затем и журнальная полемика с западниками способствовала окончательной формулировке славянофильск. учения. Главными проповедниками учения в печати явились в эти годы И. Киреевский и Хомяков. По смыслу их учения "начало европейской образованности, развившееся во всей истории Запада, в наше время оказывается уже неудовлетворительным для высших требований просвещения". "Современный характер европейского просвещения совершенно однозначителен с характером той эпохи римско-греческой образованности, когда, развившись до противоречия самой себе, она по естественной необходимости должна была принять в себя другое, новое начало, хранившееся у других племен, не имевших до того времени всемирно-исторической значительности". Таким племенем, выступающим на всемирно-историческую чреду, является в данном случае русский народ. Вносимого им нового начала "надобно искать: оно не бросается само в глаза, как бросается образованность европейская", "ибо коренные начала просвещения России не раскрылись в ее жизни до той очевидности, до какой развились начала западного просвещения". Поиски Киреевского приводят его к заключению, что новое начало, которое внесет Россия во всемирно-историческое развитие, непосредственно вытекает из всей разницы между восточной культурой и западной. В основе европейской истории лежит римская культура; ее духом (рассудочностью) прониклись и зап. церковь, и государство, основанное на Западе насилием, завоеванием. А так как дальнейшее "развитие государства есть не что иное, как раскрытие внутренних начал, на которых оно основано", то "государства европейские, начавшиеся насилием, должны были развиваться переворотами". В них развился благодаря "односторонней рассудочности" не общественный дух, но "дух личной отделенности..." Под общественными формами "скрывались постоянно одни частные партии, для своих частных целей забывавшие о жизни целого государства... Поэтому развитие совершалось всегда посредством более или менее чувствительного переворота. Переворот был условием всякого прогресса". Россия, совершенно напротив, не подверглась влиянию римского культурного элемента: "коренной русский ум, лежащий в основе русского быта, сложился и воспитался под руководством св. отцов восточной церкви", которые, "не увлекаясь в односторонность силлогистических построений, держались постоянно той полноты и цельности умозрения, которая составляет отличительный признак христианского любомудрия". К нам это просвещение проникало "прямо из первых источников, из самого центра современного просвещения, который тогда находился в Царьграде, Сирии и на Святой Горе: оно влияло на "все понятия нравственные, общежительные и юридические", на "все классы и ступени общества", так как духовенство, главный посредник при распространении этого просвещения, составлялось "безразлично из всех классов народа". Семена упали притом на подготовленную и благодарную почву, так как в России не было ни завоевания, ни, следовательно, резкого разделения общества — на классы, земли — на независимые отдельные владения. В единой и цельной внутри себя России восточная образованность "пустила такие глубокие корни, что, несмотря на то, что уже 150 лет прошло с тех пор, как монастыри наши перестали быть центром просвещения, несмотря на то, что вся мыслящая часть народа своим воспитанием и своими понятиями значительно уклонилась от прежнего быта, изгладив даже и память о нем из сердца своего, — этот русский быт, созданный по понятиям прежней образованности и проникнутый ими, еще уцелел почти неизмененно в низших классах народа: он уцелел — хотя живет в них уже почти бессознательно, уже в одном обычном предании, уже не связанный господством образующей мысли". Задача русской интеллигенции — дать народной мысли эту недостающую ей связность и сознательность и "на этом только основании, не на каком ином" создать "науку, основанную на самобытных началах", "искусство, на самородном корне расцветающее". С этими мнениями С. в первый раз выступило перед читающей публикой в первых трех книжках "Москвитянина" 1845 г., когда редактирование журнала принял на себя И. Киреевский. Важное значение этого момента верно указано тогда же Хомяковым. "Положение наше, — писал он Самарину, — уяснилось во многом. Мы в одно время <i>и признаны</i> (полициею, "Отеч. зап". и "Библиотекою для чтения"), и <i> не сосланы. </i> Это выгода великая и неоспоримая: руки развязаны для всякого осторожного действия. Публика, читая, будет понимать то, чего бы не поняла без этих комментариев и слухов. Цвет или, лучше сказать, общий очерк мыслей определился, внимание пробуждено. Теперь надобно и должно высказывать принципы, и чем более они будут высказываться, тем яснее будет, что они ни для кого не опасны, что они не новое что-нибудь, налагаемое нами на общество, но бессознательно в нем живущее... что они так же далеки от консерватизма в его нелепой односторонности, как и от революционности в ее безнравственной и страстной самоуверенности". Однако через три месяца Киреевский и с ним его ближайший кружок бросили "Москвитянин", отчасти вследствие меркантильности Погодина, отчасти вследствие собственной непривычки к срочной работе. Славянофилы остались без постоянного органа и решили заменить его рядом "Сборников". В начале 1846 г. вышел первый из них ("Москов. сборник"). В нем впервые выступили перед публикой младшие славянофилы, Самарин и братья Аксаковы. Сборник вызвал похвалы Погодина, впрочем, довольно двусмысленные по отношению к Хомякову, в котором Погодин отметил дилетантскую разносторонность. С другой стороны, и власти обратили теперь внимание на С. В начале 184 7 г. славянофилы испытали первое гонение, со стороны покровителя моск. западников, попечителя Моск. учебн. округа гр. Строганова, который остановил диссертацию К. Аксакова о Ломоносове за "многие мысли и выражения весьма резкие и неприличные, относящиеся до Петра Великого и политических его преобразований". Внимание к С. усилилось, когда появился в том же году их второй "Сборник" и началась журнальная полемика между Самариным и "Современником" новой редакции, Хомяковым и Грановским; Хомяков досадовал также на "неосторожность" и "смелую откровенность" статей К. Аксакова. В том же 1847-м г. открыто было в Киеве "Украйно-словенское общество Кирилла и Мефодия" (см. Костомаров). Московские славянофилы (как, впрочем, и тогдашние западники; см. отзыв Белинского в книге "Анненков и его друзья", стр. 604—606) были решительно против этого общества; Хомяков видел в нем одну "нелепость, отсталость и бестолковость". Тем не менее, один из членов московского кружка, Ф. В. Чижов, при возвращении из-за границы был арестован и допрошен в III отд. Его ответы на первый раз успокоили власть: гр. Орлов донес государю, что Чижов оказался "только словенофилом, поборником русской народности вроде московских ученых"; ему дозволено было продолжать литер. занятия, но с тем, чтобы он все свои произведения представлял шефу жандармов и "отстранил все мечты и идеи словенофилов". Последовал циркуляр мин. нар. просв., разосланный по всем университетам и излагавший "значение народного начала в видах правительства, для конфиденциального сообщения преподавателям, цензорам и некоторым из членов ученых обществ", специалистам по русской истории и литературе. Циркуляр разделял в "вопросе о словенстве в отношении к нам — две стороны": одну, "которую злонамеренные могут употреблять на возбуждение умов и распространение опасной пропаганды, преступной и возмутительной", и другую, которая "содержит святыню наших верований, нашей самобытности, нашего народного духа, в пределах законного развития имеющую неоспоримое право на попечение правительства". Гр. Строганов отказался исполнить циркуляр в Моск. университете и был уволен. Февральский переворот 1848 г. и вызванное им брожение среди народностей Австрии сильно взбудоражили славянофилов. Киреевский приглашал Погодина высказаться печатно о будущности славян по распадении Австр. империи; Хомяков торжествовал падение "империи Карла Вел. и папства Григория". "Поле чисто. Православие на мировом череду. Словенские племена на мировом череду. Минута великая, предугаданная, но не приготовленная нами. Теперь вопрос, сумеем ли мы воспользоваться ею?" И он набрасывал идеи своего будущего послания к сербам: о необходимости предохранить "менее испорченных" славян против увлечения "первой радостью, первым опьянением свободы", для чего нужно "перевоспитать общество, оторвать его совершенно от вопроса политического и заставить его заняться самим собою, понять свою пустоту, свой эгоизм и свою слабость". И. Аксаков ожидал пользы от февр. революции прежде всего для самого русского общества. "Теперь дело обращения к самим себе будет гораздо легче: не за что ухватиться на Западе, все кругом раскачалось и качается". Ф. И. Тютчев написал и довел до сведения государя мемуар о "России и революции", в котором можно видеть идейное обоснование нашего вмешательства в венгерское восстание. Февр. революция, по мнению Тютчева, разрушила иллюзию, будто Европе "удалось смирить революцию конституционными заклинаниями, обуздать ее страшную энергию формулами законности". В Европе господствуют теперь "только две действительные силы, две истинные державы: Революция и Россия". Россия несовместима с революцией не по политическим, а по религиозным соображениям, так как революция есть прежде всего движение антихристианское. "От исхода борьбы зависит на многие века вся политическая будущность человечества". В этой борьбе с "крестовым походом безбожия" Россия должна защищать прежде всего австрийских славян против мадьяр. "В какую ужасную смуту низверглись бы эти страны при схватке с революцией, если бы законный Монарх, православный царь Востока, замедлил долее своим появлением?.. Могут ли словенские племена быть покинуты единственной властью, которую они призывают в своих молитвах?" Последствия февральских событий оказались, однако, очень тяжелыми для С. Ближайшим последствием было усиление цензурных строгостей (см.), доходившее до того, что даже у Погодина мелькнула мысль о всеподданнейшем адресе, испугавшая, впрочем, Киреевского: "при теперешних бестолковых переворотах на Западе время ли подавать нам адресы о литературе?.. Не велика еще беда, если наша литература будет убита на 2—3 года. Она оживет опять. А между тем подавать просительные адресы в теперешнее время — значило бы поставить правительство во враждебное или, по крайней мере, недоверчивое отношение к литераторам, что гораздо хуже... Мы должны желать только того, чтобы правительство не вмешало нас в войну по какой-нибудь прихоти, чтобы оно не пошло давить наших словен вместе с немцами, чтоб оно не возмущало народ ложными слухами о свободе (И. Киреевский был против уничтожения крепостного права в противоположность другим славянофилам, особенно горячо обсуждавшим этот вопрос в 1846 и 1847 гг.) и не вводило бы никаких новых законов, покуда утишатся и объяснятся дела на Западе". Такая программа внутренней политики не помешала, однако, С. подвергнуться усиленным подозрениям правительства и жестокостям цензуры. В янв. 1849 г. запрещена была статья Хомякова; в апреле запрещено носить бороды русскому дворянству, к величайшему огорчению Аксаковых, только что перед тем мечтавших, что государь под впечатлением европейских событий разрешит носить русское платье, и торжествовавших, как серьезную победу, появление русских костюмов на московских великосветских маскарадах, воспетых Шевыревым. В марте Самарин посажен в крепость за ходившие в рукописи "Рижские письма", высказывавшие негодование против антирусских действий нового начальника края, кн. Суворова. В том же месяце арестован И. С. Аксаков за резкие выражения в письмах к родным, вскрытых тайной полицией. Правда, государь, беседовавший лично с Самариным и прочитавший "ответы" И. Аксакова, удовлетворился тем и другим, и оба были скоро выпущены на свободу; но подозрительное отношение к С. усилилось. Последствия обнаружились, когда в 1852 г. славянофилы, пользуясь досугом только что оставившего службу И. Аксакова, задумали возобновить издание "Московского сборника". Первый же том этого сборника вызвал против славянофилов целую бурю. Министр нар. просв. кн. Ширинский-Шихматов в докладе государю по этому поводу говорил, что Киреевский в своей статье "не отдает должной справедливости бессмертным заслугам великого преобразователя России и державных его преемников"; И. Аксаков утверждает, что "в древней Руси преобладало начало демократическое", и вообще все авторы при видимой благонамеренности допускают много неясностей и намеков, могущих быть истолкованными в "дурную сторону" читателями "низшего класса". С этим согласился и негласный комитет, учрежд. 2 апреля 1848 г. для наблюдения над духом журналов. Цензор, пропустивший "Сборник", получил строгий выговор, а на литер. форму сборников — "заменяющих, некоторым образом, журналы", — обращено особое внимание, как на представляющую "ту же удобность распространять между читателями одну главную идею при видимом разнообразии статей". Одновременно с этим моск. ген.-губ. Закревский докладывал государю, что "с некоторого времени образовалось в Москве общество славянофилов" и что "хотя секретное наблюдение за членами сего общества не обнаружило до сего времени ничего положительно вредного, но как общество это, под руководством людей неблагонамеренных, легко может получить вредное политическое направление и как члены оного — литераторы, то он рекомендует обратить особое внимание цензуры на их сочинения". Не зная ничего этого, И. Аксаков подал 1 августа в цензуру материал для второй части "Сборника." Предупрежденная цензура открыла в представленных рукописях целый ряд сомнительных мест и выражений, а Дубельт нашел, что "московские славянофилы смешивают приверженность свою к русской старине с такими началами, которые не могут существовать в монархич. государстве, и что их, "как людей открыто неблагонамеренных", следует подвергнуть гласному надзору и "запретить им даже и представлять к напечатанию свои сочинения". Решено было, однако, ограничиться постановлением, что славянофилы должны впредь представлять все свои рукописи в Главное управление цензуры. В 1853 г. запрещено было С. Аксакову даже издать "Охотничий сборник". После этого славянофилы должны были замолчать в печати: им оставалось одно средство — то самое, которое вообще широко практиковалось в те годы и их теоретическими противниками: рукописная литература. Этим путем распространились знаменитые стихи Хомякова, написанные им по поводу разрыва России с Францией и Англией: Вставай, страна моя родная За братьев. Бог тебя зовет.... Но помни: быть орудьем Бога Земным созданьям тяжело; Своих рабов он судит строго, — А на тебя, увы, как много Грехов ужасных налегло. В судах полна неправдой черной И игом рабства клеймена Безбожной лести, лжи тлетворной И лени мертвой и позорной И всякой мерзости полна. По поводу этих стихов Хомякову пришлось объясняться с Закревским. Искуснее устроился Погодин, доведший тогда же начатые им "Исторические письма" до сведения государя и получивший высочайшее благоволение. В письмах этих подвергалась резкой критике наша внешняя и внутренняя политика; автор делал правительство ответственным за отсутствие людей в нужный момент, видя в этом последствие систематического подавления всякого общественного мнения. Написанные кстати и громко высказавшие то, что у всех было на душе, " письма" Погодина прогремели, как своего рода гражданский подвиг. Они были предвестником бурного подъема общественного настроения с началом нового царствования. К этому подъему примкнули и славянофилы. "Все молчавшие, все рабствовавшие в то время, как мы одни смели небезопасно для себя просить свободы и протестовать против официального одурения, — все встрепенулись и кричат и поют про свободу мысли, — писал Хомяков И. Аксакову. — Если мы теперь не выступим с силою, наш нравственный авторитет (хоть и небольшой, но все-таки приобретенный) пропадет вмиг. Теперь дело идет завоевать Россию, овладеть обществом". Хомяков понимал, конечно, что это не так легко для такого направления, как С.; он замечал даже по этому поводу, что для них "Николай Павлович умер слишком рано": общество не готово к восприятию С. он признавал, однако, задачу "не невозможной". Благодаря энергичным хлопотам Кошелева и содействию московского попечителя Назимова, рекомендовавшего славянофилов как "людей весьма мирных, благочестивых отцов семейства, помещиков, вовсе не помышляющих о нарушении законного порядка вещей", цензурный запрет с них был снят, и они получили разрешение издавать с 1856 г. журнал "Русскую беседу" (см.). За три дня до кончины Грановский писал по этому поводу: "я до смерти рад, что славянофилы затеяли журнал. Этому воззрению надо высказаться до конца, выступить наружу во всей красоте своей. Придется поневоле снять с себя либеральные украшения.... надобно будет сказать последнее слово системы, а это слово — православная патриархальность, несовместная ни с каким движением вперед". Скептически относился к новому журналу И. Аксаков, писавший тогда отцу: "Программа "Русской беседы" мне с самого начала не нравилась и не нравится. Она написана так, что, возбуждая недоумение, отвращает от нас сочувствие молодого поколения и приобретает сочувствие, которого я не желаю, архиереев, монахов, Святейшего Синода. Да и сотрудники таковы: братья Беляевы с неистовым поклонением древней Руси, Филиппов (Тертий)... Как хотите, а в этой компании душно". Близкий к С. Аполлон Григорьев, член "молодой редакции "Москвитянина"", ожидал, что "Русская беседа" "едва ли не будет журналом Троицкой Лавры" и "сойдется с блаженной памяти "Маяком"". Несмотря на ряд дельных статей, "Русская беседа" журнального успеха в те годы иметь не могла. "Имя Белинского, — писал по этому поводу И. Аксаков, — известно каждому сколько-нибудь мыслящему юноше, всякому жаждущему свежего воздуха среди вонючего болота провинциальной жизни.. Если вам нужно честного доктора, честного следователя — ищите таковых в провинции среди последователей Белинского. О С. здесь в провинции и слыхом не слыхать — а если и слыхать, так от людей, враждебных направлению. Требования эмансипации, железных путей и проч. и проч., сливающиеся теперь в один общий гул по всей России, первоначально возникли не от нас, а от западников; и я помню время, когда, к сожалению, славянофилы, хотя и не все, противились жел. дорогам и эмансипации: последней — потому только, что она формулирована была под влиянием зап. идей. Вот в Ек. губ. во всей нет ни одного экземпляра "Русской беседы", а получается "Русский вестник" и др. журналы. В них слышится направление новое, требование просвещения, жизни, простора; ему сочувствуют с жаром". Направление начало переживать себя также и в другом отношении, именно теоретическом. Объявив гегелианство логическим завершением зап. мысли и приняв по отношению к нему критические результаты "положительной философии" Шеллинга, славянофилы не хотели знать ничего, что являлось позднее: ни левое гегелианство с его политическими применениями, ни увлечение естественными науками, пережитое русск. обществом вслед за европейским, не имели влияния на теорию старших славянофилов. Главные представители и родоначальники направления в то же самое время стали один за другим сходить со сцены. Бр. Киреевские умерли в первый год издания "Русск. беседы", Хомяков — в 1860 г., К. Аксаков — в 1861 г. Из старых деятелей С. только И. Аксаков и Самарин остались представителями направления в царствование Александра II. Оба начали свою идейную карьеру с некоторого протеста против старших славянофилов, но чем дальше, тем более оба склонялись к ортодоксальному пониманию С. и перед младшими поколениями выступали уже на защиту его старой формулировки. Не прибавив ничего нового к теории С., оба содействовали популяризации его, чему особенно благоприятствовала сравнительно большая близость обоих к действительной жизни. Самарин сыграл видную роль в истории крестьянского освобождения; Аксаков приобрел широкую славу в роли публициста. Кроме того, первый сделал из С. практические выводы относительно русской националистической политики на окраинах; второй явился выразителем славянофильских мнений в славянском вопросе. Наконец, Самарин продолжал богословские работы Хомякова и Киреевского; И. Аксаков, напротив, уже издавна менее всего признавал в С. его богословскую сторону. 3) Уже поколение, выросшее к концу 40-х гг., представителями которого для данного направления является "молодая редакция "Москвитянина", не могло смотреть на вещи глазами славянофилов. А. Григорьев, правда, называл себя последователем Шеллинга, но в сущности от нем. философии он стоял так же далеко, как от вост. мистицизма. Ту свою идею — органичности жизни, — которую он считал заимствованной из Шеллинга, он так же удобно мог заимствовать из всего движения науки и философии в XIX в. Его преклонение перед самобытностью имело, как и у старших славянофилов, прежде всего <i>бытовой</i> источник, но у тех этим бытовым источником была деревня, а у Григорьева, по его собственному заявлению, — "Замоскворечье", в котором "сосредоточивалась упрямо старая жизнь". Пытаясь формулировать в 1856 г. разницу между своим кружком и "старшим С.", которое он смешивал с Погодинским, Григорьев сводит эту разницу к двум пунктам: "1) Глубоко сочувствуя всему разноплеменному славянскому, мы убеждены только в особенном превосходстве начала великорусского перед прочими и, следовательно, здесь более исключительны, чем вы (стар. славянофилы), — исключительны даже до некоторой подозрительности, особенно в отношении к началам ляхитскому и хохлацкому. 2) Убежденные как вы же, что залог будущего России хранится только в классах народа, сохранившего веру, нравы, язык отцов, в классах нетронутых фальшью цивилизации, — мы не берем таковым исключительно одно крестьянство; в классе среднем, промышленном, купеческом по преимуществу, видим старую извечную Русь, с ее дурным и хорошим". В комедиях Островского, в песнях Тертия Филиппова Григорьев нашел опору для своих "дотоле смутных верований"; в знаменитом трактире "Британния" кружок выработал не столько свою теорию, сколько свое настроение. И та, и другое были лишены строгого философско-богословского обоснования. Шеллинг нужен был Григорьеву только потому, что ссылкой на него он думал устранить старую всемирно-историческую точку зрения (которая как раз благодаря Шеллингу и проникла в русскую литературу); устранить же ее было нужно, чтобы расчистить место для реабилитации данного народа, данного быта самого по себе, не стесняясь необходимостью найти в нем всемирно-историческое содержание, с которым он мог бы выступить в урочный час на "всемирно-историческую чреду", что считали необходимым старшие славянофилы. "По учению Шеллинга выходило, — писал Григорьев, — что и народам, и лицам возвращается их цельное самоответственное значение, чтобы разбить кумир, которому приносились требы идольские, кумир отвлеченного духа человечества и его развития. Каждый организм сам по себе замкнут, сам по себе необходим, сам по себе имеет полномочие жить по законам, ему свойственным, а не обязан служить переходною формою для другого, как утверждает гегелианство". Из этой автономии каждого отдельного народного организма Григорьев выводит затем основное правило своей "органической" или "почвенной" художественной критики. Поэт — "только тогда учитель жизни, когда он судит и рядит жизнь во имя идеалов, жизни самой присущих, а не им, поэтом, сочиненных". Та же основная тенденция — устранить из С. его всемирно-историческую точку зрения и выдвинуть на первый план данную конкретную национальность — с лучшей теоретической подготовкой и большей продуманностью осуществлена в новом "катехизисе славянофильства": "России и Европе" Н. Данилевского. Как натуралист, Данилевский исходит из требований науки: он считает, вполне основательно, искусственной всемирно-историческую группировку исторических событий по трем рубрикам древней, средней и новой истории. Он предлагает взамен ее естественную классификацию историч. процесса по народностям, из которых каждая составляет, вместе с родственными, цельный, замкнутый в себе организм. Взаимное воздействие организмов Данилевский допускает лишь в очень ограниченной степени, а однообразие структуры в них прямо отрицает, считая народные организмы такими же неизменяемыми и неподвижными, несоизмеримыми друг с другом "типами", какими считались организмы растительного и животного мира до Дарвина, однако этнографические организмы только тогда приобретают это единство "типа", когда объединяются известной культурной идеей: иначе они остаются сырой, мертвой массою, лишенною внутренней структуры. Сведя, таким образом, понятие национальности к понятию "культурно-исторического типа", Данилевский незаметно переходит с точки зрения научной на отвергнутую им всемирно-историч. точку зрения привилегированных народов, носителей известной всемирной идеи. Раз став на эту почву, Данилевский мало-помалу восстанавливает по частям всю старую славянофильскую постройку, в которой славянство представляется исключительным звеном длинной цепи сменивших преемственно друг друга цивилизаций — и славянская идея является в этой связи высшим, наиболее полным разрешением задачи всемирно-исторического процесса. Такая непоследовательность спасала от крушения идеальные элементы старого С., но она была изменой по отношению к тем новым элементам мировоззрения, которые Данилевский положил в фундамент своего философско-исторического построения. "Теперь никто не верит или немногие верят, — писал он сам, — чтобы германская философия низвела абсолютное в человеческое сознание". Не веря в это абсолютное, нельзя было сохранить веру в его развитие во всемирном историч. процессе; но вместе с тем исчезал и старый критерий для предпочтения одного народа другому. Старые славянофилы возвеличивали свою народность как носительницу особенно важного всемирно-исторического начала. "Что такое народность, как не общечеловеческое начало", вложенное преимущественно в данный народ, т. е. наиболее соответствующее его природным свойствам — спрашивал Самарин. "Одна народность еще не доведет нас до общечеловеческого значения", — утверждал Кошелев, и, считая таким общечеловеческим началом русского народа его религию, он решительно объявлял: "без православия — наша народность дрянь". Эпигоны С., начиная с кружка Григорьева, перестали заботиться об общечеловеческой стороне русской культуры, но не перестали возвеличивать ее над другими. Таким образом, получились ультранационалистические утверждения, опиравшиеся исключительно на чувство, в силу которых "великорусскому" началу отдавалось предпочтение перед славянским. Идя дальше в том же направлении, можно было бы отдать предпочтение московскому перед великорусским или даже замоскворецкому перед московским. Такой постановкой упразднялся, а не разрешался вопрос об объективном критерии сравнительных достоинств разных племенных групп. Всемирно-исторического начала просто <i>не считали нужным искать</i> в русской народности. Трудность здесь обходилась, и люди, более верные старому учению, не могли остановиться на этом решении. Но была и другая возможность: можно было <i>искать и не найти</i> всемирно-историч. начала в русской истории, признать его отсутствие огромным минусом и все-таки защищать самобытность народности, лишенной общечеловеческого значения. До этих крайних пределов национализма, от которых отшатнулись бы старые славянофилы, довел С. теорию К. Н. Леонтьев. Он открыто признает, что старое "культурное" С. было одной... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО — течение общественной мысли в России в 1840-х — 1860-х гг. Это название было применено в 40-х гг. к тому кругу деятелей, к-рый ... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО - течение общественной мысли в России в 1840-х - 1860-х гг. Это название было применено в 40-х гг. к тому кругу деятелей, к-рый в лице И.В.Киреевского (1808-1856), А.С.Хомякова (1804-1860), К.С.Аксакова (1817-1860), Ю.Ф.Самарина (1819-1876) и др. считался основоположником школы С., боролся устно и печатно с идейными антагонистами - так наз. западниками. Сами славянофилы считали свое направление «московским», «славяно-христианским» (Ю.Самарин, И.Киреевский) и признавали прозвище, придуманное «петербургскими журналами» в насмешку, не раскрывающим существа их идеологии. Чернышевский еще при жизни указанных лиц писал, что имя славянофилов «не имеет в настоящее время никакого внутреннего смысла» («Очерки гоголевского периода русской литературы», гл.III): признак любви к славянам не был главной особенностью доктрины Киреевского, а Герцен славянофилом называл напр. Мицкевича. Но в 40-х гг. этот термин утвердился в общественном сознании; он стал применяться и к позднейшим публицистам (К.Леонтьев, Н.Данилевский) впрочем без достаточного основания; им же пользовались, сужая общее значение, подчеркивая какой-либо признак, разнообразные деятели русской культуры XIX-XXвв. Но в истории общественной мысли с именем С. по преимуществу связывается та своеобразная доктрина, к-рая именно в 40-60-х гг. выработала свои философские, исторические и социально-политические воззрения, к-рая нашла отзвуки и в литературных формах.<p class="tab">Многие стороны славянофильского учения имели место уже в воззрениях дворян-помещиков 20-х гг. Наиболее значительную идейную опору С. нашло на Западе: в немецкой идеалистической философии Шеллинга и Гегеля, в особенности в философии откровения первого. Революционное движение на Западе (Июльская революция 1830, февраль - июнь 1848 и др.), развитие социализма, вызвавшее во Франции со стороны легитимистов, «доктринеров» и прочих врагов демократии своеобразную публицистику, в свою очередь толкало славянофилов на приспособление к своим классовым нуждам французского варианта антиреволюционной, антикоммунистической литературы буржуазной Европы. Чернышевский бросил замечательную, до сих пор во всей полноте не раскрытую мысль, что в С. «нет ни одной существенной мысли (решительно ни одной), которая не была бы заимствована из некоторых второстепенных французских и немецких писателей, преимущественно из писателей, недовольных тем, что их различные отсталые понятия или наивные ожидания не подтверждаются наукою». Рожденное в различных странах национально-освободительной борьбой идейное брожение (напр. панславизм чешских деятелей Шафарика, Колара, Ганки и Штура; польский мессианизм Мицкевича, Словацкого, Товянского; «иллиризм» южных австрийских славян в поэзии Прерадовича) также должно быть учтено как один из факторов умственной жизни Европы, своебразно переработанных родоначальниками русского С. Весь этот сплав европейских возбуждений придавал философский, теоретический наряд самым животрепещущим проблемам, выдвинутым экономикой и политикой страны предреформенного периода и освещенным с позиций той части помещичьего класса, к-рая пыталась сохранить основы патриархального строя и привить к нему лишь отдельные элементы развивающегося капитализма, к-рая была напугана призраком второй пугачевщины и одновременно революционной борьбой на Западе. Больше того, самый факт роста капитализма вообще пугал С.; лишь отдельные элементы капиталистической системы С. принимало, стремясь привить их патриархально-феодальному строю.</p><p class="tab">И.Киреевский собирался создать русскую философию «из текущих вопросов, из господствующих интересов нашего народного и частного быта», т.е. интересов господствовавшего класса. Вместе с К.Аксаковым, Хомяковым и И.Аксаковым он и выполнил эту задачу, доказывая самобытность и своеобразие сравнительно с Западом русского исторического процесса. «Россия - земля совершенно самобытная, вовсе не похожая на европейские государства и страны... Все европейские гоударства основаны завоеванием. Вражда есть начало их. Власть явилась там непризнанною и вооруженною и насильственно утвердилась у покоренных народов... Русское государство, напротив, было основано не завоеванием, а добровольным признанием власти. Поэтому не вражда, а мир и согласие есть его начало. Власть явилась у нас желанною, не враждебною, но защитною и утверждалась с согласия народного... В основании государства Русского: добровольность, свобода и мир. Эти начала составляют важное и решительное различие между Русью и Западной Европой и определяют историю той и другой». (К.С.Аксаков, Сочинения, т.I, изд. 2, М., 1889, стр.16-17). Если Гегель, развивая идею последовательного самораскрытия абсолютного духа во всемирной истории, признавал последней фазой этого процесса историю германского народа и выпускал в своем изложении славянство, т.к. его «влияние на постоянное развитие духа не было достаточно деятельно и важно», если Шеллинг доказывал, что каждый народ, раскрывая одну из сторон человечества, тем выше, чем ценнее и своеобразнее то начало, к-рое сообщает народу особый национальный отпечаток, то славянофилы в своем стремлении найти опору в начинавшей разлагаться общественной формации обратились к «самобытному православно-русскому духовному быту, чтоб в нем опознать начала нового будущего фазиса общечеловеческого просвещения» (Ю.Самарин), и признали веру, религию определяющим началом всей культуры, «высшим общественным началом». Россия и Европа (католическая, протестантская) с этой стороны - два противоположных культурно-исторических типа. Вера западных народов, возникших на основе древнеримской образованности, одностороння, рассудочна, рационалистична, «разрушает своей односторонностью гармоническую цельность внутреннего умозрения». Восточная, византийская церковь передала России «внутреннюю полноту, цельность, разумность» (в статье И.Киреевского «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России», Полное собр. сочин., т.I, М., 1911). Идеалистичность этой концепции и совершенное несоответствие исторической действительности были столь очевидны, что Герцену «споры между католиками и православными» казались «пресмешными», а сами они - «нелепыми и вредными».</p><p class="tab">Охранительно-помещичья идеология продиктовала и другой характерный принцип С. - утверждение аполитичности русского народа. «Русский народ есть народ не государственный, т.е. не стремящийся к государственной власти, не желающий для себя политических прав», писал в 1855 К.Аксаков в записке о «внутреннем состоянии России». Вопреки историческим и современным фактам, демонстрировавшим рост недовольства со стороны крестьянства дворянским государством, К.Аксаков говорил, что «тишина внутри России», что «монархическое неограниченное правительство в русском понимании» - единственная государственная форма, к-рую «поставил себе русский народ», что «народ покорен, верно и непременно, правительству», что «революция в нем невозможна» и т.д. Славянофилы заявляли, что русский народ, «не ища свободы политической, ищет свободы нравственной, свободы духа, свободы общественной, - народной жизни внутри себя». Но какие качества, «нравственные силы» признавались Хомяковым и др. в народе? «Терпение несокрушимое и полное смирение» (Сочинения А.С.Хомякова, т.III, М., 1900, стр.189-190). Феодально-дворянское воззрение выдвигало на главное место рабскую покорность в истории русского народа. Надо отметить, что славянофилы применяли слово народ обычно к крестьянству. Отрицательно относясь к аристократии, к тому бюрократическому дворянству, к-рое в государственных учреждениях законодательствовало нередко против поместного барства, усадебники-славянофилы опирались на деревенский плетень, в союзе с «патриархальным» крестьянством мечтали Мирно сохранять основы помещичьей обломовщины, украшенные тонкой резьбой восточной мистики и немецкого идеализма. В старине славянофилы нашли и защищали в современности, придавая чрезвычайное значение как основе будущего развития страны, общину. Тщетно западники, как либералы, так и радикальные демократы, доказывали в 40-х гг., что общинное устройство - пережиток, мешающий крестьянству выйти из-под государственной опеки, препятствующий прогрессивным формам экономики, славянофилы продолжали утверждать, что «простой народ имеет великие блага человеческие: братство, цельность жизни и быт общинный» (К.Аксаков). Славянофилы подобно западникам стояли за отмену крепостного права, но если Белинский как автор «Письма к Гоголю» (1847) в отстаивании ликвидации крепостничества шел от интересов революционно-демократического крестьянства, то антидемократическая позиция С. обнаженно выступала из-за их подчас либеральной фразеологии. Защита славянофилами общины, этого, по выражению Ленина, «остатка чисто средневековой старины», исходила из помещичьих интересов той группы землевладельцев, к-рая, желая расстаться с институтом душевладения, в борьбе с процессом буржуазно-капиталистического перерождения страны отстаивала пережитки докапиталистической старины, тем самым объективно, несмотря на отрицание крепостного рабства, консервировала крепостнические тенденции. А.И.Кошелев в 1858 доказывал, что только общинное землевладение обеспечивает правильное поступление от крестьян выкупных платежей. Общинный строй в воззрениях Хомякова, Ю.Самарина и того же Кошелева был надежным средством предотвращения революционных выступлений крестьянства. Реакционно-помещичья концепция славянофилов, идиллически рисовавших жизнь общинников-крестьян как смиренных поселян, терпеливо сносящих ярмо дворянской эксплоатации, существенно отличалась от воззрений на общину Чернышевского и позднейшего народничества. Вместе с тем взгляды С. характеризуются некоторыми отличиями от мировоззрения помещиков-крепостников. Отличия эти сводились к тому, что славянофилы признавали за крестьянином право собственности на землю. «Пока вопрос о собственности не решился, помещик мог считать землю своею и на деле жить мирно, оставаясь каждый при своем убеждении и взаимно пользуясь землею. Но как скоро подымется решительный вопрос: чья земля? Крестьянин скажет: моя - и будет прав, по крайней мере, более чем помещик» (из письма А.Хомякову от 1857). Прогрессивность подобной точки зрения, пока существовало крепостное право, не подлежит сомнению, и эта сторона в С. признавалась заслуживающей сочувствия как со стороны Герцена, так и Чернышевского. Реакционная утопичность мирного сожительства помещика-землевладельца с крестьянином-собственником ничтожного земельного надела, была вскрыта реальной действительностью после реформы 1861.</p><p class="tab">Абсолютистская монархия эпохи НиколаяI так давила охранительным централизмом, приобрела такую «громадную независимость и самостоятельность» (Ленин), через бюрократию - это, по словам Ленина, «первое политическое орудие буржуазии против феодалов, вообще против представителей «стародворянского уклада» - так вмешивалась в общественную и частную жизнь, что и служилое, и чиновное, и усадебное барство, признававшее «монархический принцип священным наследством нашей истории», протестовало против злоупотреблений государственного аппарата, требовало уступок «духу времени» на основе выработанных европейской буржуазией принципов либерализма. Славянофилы выдвинули политическую схему: «правительству - неограниченная власть государственная, народу - полная свобода нравственная, свобода жизни и духа. Правительству - право действия и следовательно закона; народу право мнения и следовательно слова» (К.С.Аксаков в «Дополнении к Записке », 1855). Свобода слова, устного, печатного и письменного, особенно энергично отстаивалась славянофилами, неоднократно терпевшими крушение при попытке критического анализа «угнетательной системы правительства»: журнал И.Киреевского «Европеец» был закрыт в 1832 на третьем номере (см. ЛемкеМ., Николаевские жандармы и литература 1826-1855гг., изд.2, СПБ, 1909, стр.67-78), цензура в 1853 запретила подготовленный II том «Московского сборника», закрытие на 2-м номере газ. «Парус» (1859), арест Ю.Самарина и И.Аксакова в связи с их литературными работами, поднадзорное положение (с 1853) Хомякова и др., вынужденное печатание Хомяковым за границей богословских брошюр - таков неполный список фактов, наглядно демонстрировавших, как «диктатура крепостников» при Николае I и Александре II расценивала любезное славянофилам «общественное мнение». Но в основе этих устремлений С. к свободе слова лежала верноподданническая преданность царизму: «свобода слова есть верная опора неограниченной монархии; без нее она (монархия) непрочна», писал К.Аксаков, сводя следовательно буржуазный принцип к самокритике господствовавшего класса в целях поддержки «прочности» господствовавшего политического строя.</p><p class="tab">Отдельные тирады в публицистических высказываниях славянофилов могли быть по тому времени смелыми (см. «Записку» К.Аксакова, его передовицы в «Молве»), но они тонули в пышном наборе слов, однообразно повторявшем ту аргументацию, к-рая сближала славянофилов с идеологами «официальной народности», к-рая вызывала возмущение у действительно передовых общественных деятелей, в народившейся разночинно-демократической массе. Возражая против самодурства властей, против «взяточничества и служебного воровства», славянофилы в интересах чистки крепостнического государства выдвигали законосовещательный орган - Земский Собор, ратовали за предоставление «земле» «совершеннейшей независимости духа, совести, мысли». Но историки-марксисты четко расшифровали значение «земли» в славянофильском учении как «помещичьей, буржуазной и кулацкой общественности» (М.Покровский, И.Морозов, Н.Рубинштейн). То же стремление к консервации старинного уклада крестьянской жизни продиктовало славяоофилам их любовь к устному фольклору: значительная роль в этом отношении принадлежит П.В.Киреевскому, собирателю народных песен; вкладчиками его громадного и ценного собрания, начало к-рому было положено в 1830, были Пушкин, Языков, Гоголь, Кольцов, М.Стахович, П.Якушкин и мн. др.</p><p class="tab">Из того же идейного побуждения предотвратить наступление новых, по типу европейской буржуазной культуры, общественных явлений вырастала усердно практиковавшаяся славянофилами антитеза Запада и России. Основоположники С., многим обязанные западной цивилизации, много меткого сказали по адресу тех «пустых» (по выражению Чернышевского) представителей русского дворянского общества, к-рые «ослепляются зловредной мишурой» Запада. (Полное собр. сочин., т.III, СПБ, 1906, стр.181), но к серьезной критике (хотя и не оригинальной) буржуазного мира и выпадам против пресловутой тошноты по иноземному миру, подвергавшейся осмеянию еще в журналах Новикова, прибавили столько «любимых туманных примесей», «произвольных фантазий», что «исказили ценность (критики) для развития гуманных идей» (Чернышевский в 1857, там же, стр.180). В числе таких «примесей» была мессианистическая вера, что православная Русь, изжив петербургский период, преодолев дело Петра, оторвавшего народ от «родных источников жизни», скажет новое слово человечеству, станет во главе всемирно-исторического движения. Это обновление мира, по мысли славянофилов, Россия выполнит, в первую очередь вытеснив турок из Европы и захватив град св. Софии. Военно-феодальная, грабительская политика русского царизма нашла так. обр. в С. пламенноного защитника. Чернышевский блестяще разоблачил великорусский шовинизм господствовавшего класса в панславизме славянофилов и указывал западным славянам, как привыкшим к более прогрессивным формам жизни сравнительно с «азиатским» отечественным строем, чтобы они не слушали проповеди московских славянофилов, а «точнее изучали нашу жизнь с ее особенностями» и «рассчитывали исключительно на свои силы для произведения улучшений в своем быте» (Полное собр. сочин., т.V, СПБ, 1906, стр.136-137).</p><p class="tab">Вся совокупность церковно-религиозных, антиевропейских взглядов славянофильской школы, отражавшая ее консервативную сторону, вызывала в лагере западников при всем различии группировок во время шумных споров в салонах и кружках, красочно описанных автором «Былого и дум», на страницах журналов отпор, признание С. тормозом на пути буржуазно-демократического прогресса. Герцен в 40-х гг. называл это учение «костью в течении образования»; либерал Грановский, критически относившийся к славянофилам в конце 30-х гг. (см. письма к Станкевичу от 1839), гневно писал о них Кавелину в 1855: «Эти люди противны мне как гробы. От них пахнет мертвечиной. Ни одной светлой мысли, ни одного благородного взгляда. Оппозиция их бесплодна, потому что основана на одном отрицании всего, что сделано у нас в полтора столетия новейшей истории» (Т.Н.Грановский и его переписка, М., 1897, стр.456-457); буржуа В.Боткин, признававший ценным в С. критику космополитизма образованного общества в России, приводившего только «к пустомыслию и пустословию», заявлял: «но в критике и заключается все достоинство славян; как только выступают они к положению, начинается ограниченность, невежество, самая душная патриархальность, незнание самых простых начал государственной экономии, нетерпимость, обскурантизм и проч... Издали эти славянские стремления имеют много привлекательности: я это испытал на себе, а как присмотришься и прислушаешься, то видишь, что в сущности лежит вопрос о невежестве и цивилизации... Это есть не более, как романтические фантазии о сохранении национальных предрассудков» («П.В.Анненков и его друзья», СПБ, 1892, стр.538-540); Белинский без устали выводил из терпения своих противников колкими замечаниями то о донкихотстве С. (в большой статье по поводу «Тарантаса» В.Сологуба, 1845, с прозрачными намеками на И.В.Киреевского), то об Аксакове Константине, как Манилове, «неудачном авторе брошюры, наполненной фантасмагориями праздного воображения и пустого философствования» (по поводу рассуждений Аксакова о «Мертвых душах») и пр.</p><p class="tab">Эта борьба между представителями различных течений общественной мысли принимала разнообразные формы. Если Белинский уже в 1840 порвал дружеские связи с К.Аксаковым, былым участником группы Станкевича, то другие западники (получившие это прозвание из славянофильского лагеря) продолжали мирно встречаться со своими противниками. Вернувшийся в 1839 из-за границы Грановский, несмотря на то, что считал убеждения Киреевских «вредными», бывал «довольно часто» в обществе славянофилов, потому что «они люди образованные, мыслящие (хотя и вкось), с глубокими интересами и высокой честности» (в письме к Станкевичу от 17 февр. 1840). Герцен не согласен с Белинским, заявляющим в 1844 о своем недоумении, как могут московские западники поддерживать знакомство с славянофилами: «Я жид по натуре и с филистимлянами за одним столом есть не хочу». С обострением общественных противоречий в стране линии идейного расхождения стали явственными настолько, что разрыв становился неизбежным. Вначале борьба шла в кружковых спорах, в стенах Московского ун-та. К 1842, когда Герцен поселился в Москве (по возвращении из новгородской ссылки), относится начало публичных словесных и печатных сражений между обоими станами. Грановский, ставший за смертью Станкевича в 1840 и отъездом Белинского из Москвы в 1839 центром притяжения интеллигенции антиславянофильского направления (Кетчер, Боткин, Крюков, Редкин, Ев. Корш), вел бои с университетской кафедры; особенное значение имели его публичные лекции 1843-1844 гг. Герцену выпала доля по преимуществу участвовать в устных спорах с Хомяковым, с Киреевским и др. на многолюдных собраниях в домах Елагиной, Свербеевых и в публицистических статьях («Дилетантизм в науке», 1843, «Письма об изучении природы», 1845, и др.). Белинский начал журнальную полемику в 1842 в «Отечественных записках» статьей «Педант», не находя нужным проводить различие между Шевыревым и славянофилами и продолжая печатную борьбу при всяком удобном случае. Попытки примирения кончались ничем: когда в 1844 И.Киреевский сделал предложение Герцену и Грановскому участвовать в редактируемом им журн. «Москвитянин», те отказались по мотивам принципиального разногласия, заявляя в то же время о личном уважении к редактору. Герцен именно в этом (1844) году записал в своем дневнике: «Как с ними ни ладь в некоторых вопросах - остается страшный овраг, делящий и непереходимый» (4 июня). «...Белинский прав. Нет мира и света с людьми до того разными» (4 сентября). Фанатическая нетерпимость славянофилов, вскрывшаяся особенно ярко в связи с диссертацией Грановского, когда, по словам Герцена, славянофильствующая профессура была готова преследовать московского историка «как лицо», заставила Герцена признать: «Из манеры славянофилов видно, что если бы материальная власть была их, то нам бы пришшлось жариться где-нибудь на лобном месте».</p><p class="tab">Появление в 1844 стихотворения близкого Хомякову поэта Языкова с явным политическим доносом на главнейших представителей западничества («К ненашим») привело к окончательному размежеванию и в личных отношениях: между Грановским и П.Киреевским чуть было не произошла дуэль, К.Аксаков, по выражению Герцена, «торжественно расстался» с ним и с Грановским; Герцен заявил Ю.Самарину о том же, написав в своем дневнике: «Прощайте, идите иной дорогой: как попутчики, мы не встретимся, это наверное!» Этот разрыв случился в самом начале 1845. В том же году обнаружилась «межа - предел» и в самом стане западников: фейербахианец и утопический социалист Герцен и либерал-идеалист Грановский летом (в одной из бесед в подмосковном селе Соколово, см. воспоминания П.Анненкова) остро почувствовали несогласие по основным вопросам философии и истории, закончившееся в 1846 разрывом между ними (также между Грановским и Огаревым). Отъезд Герцена за границу (январь 1847) и смерть Белинского (1848) знаменовали конец борьбы определенной группы людей, но не идей: против славянофилов, этих, по характеристике Белинского, «витязей прошедшего и обожателей настоящего», в глухую пору политической реакции выковывалось оружие в кружке петрашевцев и несколько позже на страницах того же «Современника», где писал «неистовый Виссарион» одну из последних статей - «Ответ Москвитянину» (1847), в публицистических произведениях Чернышевского.</p><p class="tab">В последние годы крепостнической России сочинения славянофилов или не читались вовсе или казались смешными привидениями давно минувшего и обреченного на тлен (см. ст. Писарева «Русский Дон-Кихот»). С. быстро и окончательно выродилось (как это давно уже было сказано одним из исследователей) в национализм, в «славянобесие», в оправдание сущего, в злобу и раздражение против тех, кто продолжал звать к борьбе, к критике, к отказу от старорусских московских преданий.</p><p class="tab">Славянофилы пробовали свои силы и на чисто литературном поприще, выдвинув из своей среды поэтов и драматургов, литературных критиков, отчасти беллетристов. Литературно-теоретические высказывания их - за исключением И.Киреевского, давшего ряд вдумчивых эстетических оценок русских писателей (напр. Пушкина) той поры, когда еще С. не было как школы, - мало оригинальны, не отличаются каким-либо своеобразием, не носят отпечатка самостоятельной эстетической теории. Это случайные высказывания по поводу тех литературных явлений, к-рые давали повод лишний раз защитить присущие доктрине положения. Фанатически преданные своим убеждениям, славянофилы смотрели на искусство как на проводник общественных настроений определенной идеологии. «Общественный интерес - вот что должно быть задачей литературных произведений!» восклицал К.Аксаков в «Обозрении современной литературы» («Русская беседа», 1857, №1). Хомяков приветствовал обличительный жанр, доказывая, что «обличительная литература - законное явление... выражение скорбящего и негодующего самопознания общественного». Он же приветствовал «Губернские очерки» Салтыкова, издевался над лирикой Фета, радовался переходу Тургенева от поэм и рассказов с изображением «лишних людей» к очеркам из крестьянской жизни - «Хорь и Калиныч» («Московский сборник», 1847, за подписью Имярек), высоко оценил Некрасова, автора стихов «В дороге». Но эти оценки, как бы стоившие в одном ряду с публицистической критикой Белинского и Добролюбова, отличались от последней тем, что если Белинский защищал Гоголя и натуральную школу за правдивый показ жизни, за элементы критики и отрицания «гнусной расейской действительности», то Ю.Самарин порицал Григоровича, автора «Деревни», за, то, что в повести «собрано и ярко выставлено все, что можно было найти в нравах крестьянина грубого, оскорбительного и жестокого» («Москвитянин», 1847, за подписью М... З... К...); если критики-просветители 60-х гг., продолжая традицию Белинского, придавали значение именно отрицательному направлению «гоголевского периода русской литературы», то славянофилы восхищались смиренным типом крестьянства в «Муму» Тургенева, жалели, что «величайший писатель русский» Гоголь «не договорил своего слова, которое уже рвалось в новую область», т.е. не успел разрисовать в житийном тоне II и III томы «Мертвых душ» (К.Аксаков), и наряду с произведениями сатирического типа, умаленно понимаемыми как картины «временного и случайного», признавали «нрава словесности, служительницы вечной красоты», права «чистого художества» (Хомяков), тем самым скатываясь на охранительные позиции с ограничением тем и типов художественного отражения жизни рамками своей барско-созерцательной идеологии.</p><p class="tab">Литературная продукция славянофилов, почти исключительно, за вычетом ничтожного количества любовной, чисто личной лирики Хомякова, и домашних посланий К.Аксакова, насыщена пропагандой теоретических основ школы, представляет стихотворную или драматизированную перифразу главных и второстепенных тезисов славянофильского учения. Поэзия славянофилов была только перепевом на особом языке их ученых, публицистических статей.</p><p class="tab">Ранний Хомяков отражал в своих стихотворениях переживания недовольной, протестующей дворянской интеллигенции конца 20-х гг., орудуя поэтикой многочисленных журнальных стихотворцев того времени с неосознанным либерализмом и сознательным военным патриотизмом:</p><p class="tab"></p><p class="tab">«О сжальтесь надо мной! О дайте волю мне!</p><p class="tab">Противна мне дремота неги праздной</p><p class="tab">И мирных дней безжизненный покой...</p><p class="tab">Я не хочу в степи земной скитаться</p><p class="tab">Без воли и надежд, безвременный старик», -</p><p class="tab">восклицал Хомяков («Просьба», 1828), но, оказывается, все недовольство быстро сменяется «воинственным восторгом», жаждой «кровавого боя», радостным сознанием, что «на стройных мечетях» Эдырне «орел возвышался двуглавый» («Прощание с Адрианополем», 1829). Поэт энергически клеймит тех, кто вызвал «одноплеменников раздор», кровавую борьбу поляков с русскими в 1831. Но в полном согласии с дворянско-буржуазной политикой самодержавия он мечтает, что «согласье и покой» в славянских народах наступят тогда, когда «орлы славянские» склонят «мощную главу пред старшим - северным орлом» («Ода. На польский мятеж», 1831). Этой теме панславизма Хомяков посвятил несколько стихотворений, причем некоторые, как «Киев» (1839), «Сербская песня» (1849), «Вставайте! Оковы распались» (1853) и др., пользовались широкой известностью среди определенных кругов западного славянства, изнывавшего под властью австрийской монархии. Апологет «двуглавого орла», Хомяков пропел панихиду над Зап. Европой: «Мертвенным покровом задернут запад весь. Там будет мрак глубок...» («Мечта», 1834), выражал веру, что в смене народов, игравших мировую роль, очередь пришла к России:</p><p class="tab"></p><p class="tab">«И другой стране смиренной,</p><p class="tab">Полной веры и чудес,</p><p class="tab">Бог отдаст судьбу вселенной,</p><p class="tab">Гром земли и глас небес...» («Остров», 1835).</p><p class="tab">Мотивировав свой мессианизм в стихотв. «России» (1839), Хомяков проводит (в действительности несущественную) черту различия между своими воззрениями и оголтелыми крепостниками, «квасными патриотами» («Мы - род избранный», 1851), и, воспылав надеждой, что схватка между Европой и Россией, так наз. Восточная война, послужит сигналом к окончательному разрешению вопроса о победе православной Руси над магометанским Царьградом («Суд божий», март 1854), должен был признаться, что крепостническая страна имеет «много грехов ужасных» и нуждается в «воде покаяния». В стихотв. «России» (1854) Хомяков нашел сильные и меткие слова обличения того государственного порядка, к-рый затрещал под Севастополем и обнаружил полную непригодность в борьбе с буржуазным Западом. Эти строки неоднократно цитировались как точный снимок с безобразного состояния страны в эпоху НиколаяI:</p><p class="tab"></p><p class="tab">«В судах черна неправдой черной</p><p class="tab">И игом рабства клеймена;</p><p class="tab">Безбожной лести, лжи тлетворной,</p><p class="tab">И лени мертвой и позорной,</p><p class="tab">И всякой мерзости полна!»</p><p class="tab">Стихотворение это не могло тогда появиться в печати, автор получил выговор правительства, но Хомякову «стало тяжело, что он наговорил нашей Руси столько горьких истин, хоть и в духе любви» (из письма А.Н.Попову 4 апр. 1854), и он написал другое - «Раскаявшейся России» (1854), где уже без всякого обличения рисовал свою Русь идущей даровать миру «святую свободу», «мысли жизнь» и пр. Незадолго до смерти он закончил свою стихотворную работу характерным для него и его единомышленников признанием, что на жизненном поприще высший подвиг - «в терпении, любви и мольбе». Это было сказано в том 1859, когда Чернышевский ездил в Лондон объясняться с Герценом, напавшим на «Современник», когда Добролюбов напечатал статью «Что такое обломовщина?» «Обломовское» победило в барине Хомякове, и в последнем своем стихотворении он продолжал петь осанну «Востоку», продолжал мечтать о преимуществах «патриархальной» российской «азиатщины». Хомяков по поводу своего стихотворства дал не лишенную некоторой истины самооценку: «Без притворного смирения я знаю про себя, что мои стихи, когда хороши, держатся мыслью, то есть прозатор везде проглядывает и следовательно должен, наконец, задушить стихотворца». Белинский, не раз писавший о Хомякове-поэте, в статье «Русская литература в 1844 году» закончил подробный анализ стихотворений выводом, вошедшим в историю литературы: «Поэт с дарованием слагать громкие слова во фразистые стопы, поэт, который заменяет вкус, жар чувства и основательность идеи завлекательными для неопытных людей софизмами ума и чувства».</p><p class="tab">Еще меньше общественного резонанса и литературных достоинств имела драматургия Хомякова. На другой день после знаменитого чтения Пушкиным «Бориса Годунова» в доме Веневитинова, в том же кружке 13 окт. 1826 Хомяков прочитал трагедию в 5 д. «Ермак», к-рая была написана им в Париже, и продолжала тему, затронутую еще Рылеевым. Пушкин так отозвался о ней: « Ермак идеализированный - лирическое произведение в форме драмы. Ермак лирическое произведение пылкого, юношеского вдохновения не есть произведение драматическое. В нем все чуждо нашим нравам и духу, все даже самая очаровательность поэзии». Поставленная в 1829 в Малом театре и в 1832 на сцене петербургского театра, трагедия имела успех благодаря игре Каратыгина. Романтический образ «разбойника», страдавшего при мысли, что он проклят отцом, героя в борьбе за Сибирь, «подвластную России», гибнущего со словами: «Сибири боле нет: отныне здесь Россия!», отвечал вкусам маловзыскательной театральной публики того благонамеренного большинства, к-рое в пышности зрелища и привычной патриотике, одурманенное, не замечало ни ходульности характеров, ни риторической стилистики. Вторая трагедия, «Дмитрий Самозванец», была встречена холодно. Белинский подчеркнул враждебность обеих пьес идеологии «новой гражданственности». Так же слаба была поэзия К.Аксакова, вялая, безо`бразная, насыщенная риторизмом. Начав с переводов из Гёте и оригинальных стихотворений, за подписью Эврипидина, типично-романтического в стиле Жуковского содержания, К.Аксаков развернул славянофильскую тематику с середины 40-х гг.: мессианизм («Возврат», 1845); критику петровских реформ, хотя и связанных с именем «великого гения» («Петру», 1845); защиту «земли» против командной бюрократии, к-рая «на Неве чертит историю» («Безмолвна Русь», 1846); проповедь слияния с народной массой («9 февраля», 1848); призыв к дворянской интеллигенции, обособленно от парода строящей свои идеальные схемы, покинуть высоты бесплодного индивидуализма («Гуманисту», 1849). Тема панславизма («К славянам», 1850) с захватнической тягой к Византии («Орел России», 1854) и гимн «Свободному слову» (1853) как ответ недовольного писателя, к-рому царская цензура пресекла возможность печатной деятельности (эпизод с «Московским сборником»), завершают стихотворную публицистику К.Аксакова. Пробовал свои силы К.Аксаков и в драматургии. Но попытка использовать сцену оказалась неудачной: его трагедия «Освобождение Москвы в 1612 году» в патриотическую, монархическую тему включавшая вопрос о розни между боярами и народом с призывом к единству между классами, привлекла внимание мракобесов из цензурного ведомства, к-рые, считая пьесу написанной «в духе православия», испугались возможности «превратных толкований», возбуждения «в простом народе враждебного расположения против высших сословий», запретили постановку после первого же представления. По поводу чисто литетературных особенностей пухлой трагедии К.Аксакова даже близкий к славянофильству деятель, М.Погодин, записал в своем дневнике: «Такая дрянь, что из рук вон». Сам К.Аксаков напечатал в номере от 14 декабря 1850 в «Московских ведомостях» (в отделе «Смесь») без подписи заметку, в к-рой заявлял, что он отказывается судить о художественных достоинствах пьесы, но что это - «историческая русская драма без прикрас, без фраз, без иностранных героев и интриг, во всей своей простой истине и исторической верности». Наивная оценка, перевернутая в том смысле, что на самом деле в трагедии не было исторической правды, а была прикрашенная допетровская Русь, вскрывает всю меру благодушия энтузиаста школы, столь же сусально подмалевывавшего картины современной ему жизни, как и давно минувшего. Комедия «Князь Луповицкий, или приезд в деревню» (в 1851 написана, появилась в печати в 1856) развенчивала потомка фонвизинского Иванушки («Бригадир»), к-рый собирался «привить просвещение европейское» «дикому, необразованному» народу, но был посрамлен деревенским миром, уехал из своей деревни с большим почтением к крестьянству. Любимый деревней, умный староста Антон, богатая, сытая, привольная жизнь крестьян - все это поражает такой елейной помещичьей хвалой по адресу крепостного быта, что пьеса, хлестко бившая по действительно существовавшим прожектерам из тупоумных владельцев «крещеной собственности», закрепляла против воли автора позиции самых матерых защитников крепостничества. Обломовское нутро патриархального помещика, желавшего как можно дольше задержать «устои» старого быта, продиктовало Аксакову этот славянофильский памфлет в драматизированной форме.</p><p class="tab">С чертами большей реальности в отношениях к сугубо славянофильским вывертам брат К.Аксакова, И.С.Аксаков, неоднократно подсмеивавшийся над увлечениями К.С., проявил в зарисовках деревенской жизни иной подход: в «Зимней дороге» (1847) наряду с типичной для школы характеристикой западника и славянофила дана довольно мрачная картина деревенской жизни, а в поэме «Бродяга» (1852) изображен побег крестьянина из деревни, жизнь его среди других «бродяг», мечтавших о воле, «о просторе степей, приволъе камышей». Церковно-православная патетика вскрывает меру авторского свободомыслия, но поэма из крестьянской жизни заслуживает внимания между прочим и потому, что ее стихотворный размер повторится позднее у Некрасова («Корнил бурмистр ругается, Кузьма Петров ругается, и шум и крик на улице» и т.д.). И.Аксаков с большей резкостью, чем все славянофилы, обнажает пустоту, никчемность, фальшь, иаигранность чувств «образованного» дворянства («С преступной гордостью», 1845, «Мы все страдаем и тоскуем», 1845, «К портрету», 1846); с большей силой чувствует невыносимый гнет абсолютизма, после 1848 дошедший до крайней степени подавления малейших ростков оппозиции режиму («Пусть сгибнет все», 1849). И.Аксакову принадлежит яркая формулировка николаевского царствования:</p><p class="tab"></p><p class="tab">«Сплошного зла стоит твердыни.</p><p class="tab">Царит бессмысленная ложь!»</p><p class="tab">Либерально встречал И.Аксаков годы под готовки к крестьянской реформе («На новый 1858 год») и, подобно всем друзьям по направлению, по-обломовски, притупляя острие классовой борьбы, идиллически лепетал:</p><p class="tab"></p><p class="tab">«Дню вчерашнему забвенье,</p><p class="tab">Дню грядущему привет!»</p><p class="tab">Но едва лишь показались сформировавшиеся кадры готовых ринуться в бой с дворянской обломовщиной, с политическим порядком бесправия и насилия во имя демократической революции, И.С.Аксаков советует людям своей партии бросить «возвышенные радости искусства и любви»:</p><p class="tab"></p><p class="tab">«Не время вам теперь скитаться</p><p class="tab">В садах Аркадии златой :</p><p class="tab">Гражданский быт готов распасться,</p><p class="tab">Готов возникнуть быт иной!»</p><p class="tab">и, полный готовности дать отпор вражескому стану, в 1862, отметив в стихах: «на славное служение мы собираем нашу рать», прекратил пользоваться искусством - средством пропаганды своего учения и перешел к перу публициста, в газетах «День» и «Русь» противополагавшего славянофильскую доктрину, уже без всяких оттенков даже безобидного «гуманизма», всем течениям общественной мысли, к-рые были в оппозиции к националистскому великорусскому шовинизму, к монархизму, к «диктатуре крепостников». Так с 60-х гг. началась духовная старость славянофильской школы, почти сказавшей уже в 40-х гг. все свои слова, продолжавшей лишь варьировать штампованный кодекс реакционной и контрреволюционной идеологии.</p><p class="tab"></p><p class="tab"><span><b>Библиография:</b></span></p><p class="tab">АндреевичЕ. (СоловьевЕ.А.). Опыт философии русской литературы, СПБ, 1905, ПлехановГ., М.П.Погодин и борьба классов; Сб. статей «Очерни по истории русской общественной мысли XIX века», П., 1923 (см. также «Сочинения», т. XXIII, М. - Л., 1926); РубинштейнН., Историческая теория славянофилов и ее классовые корни, «Русская историческая литература в классовом освещении», Сб. статей с предисл. и Под редакцией М.Н.Покровского, т.I, Изд-во Комакадемии, М., 1927; МорозовИ., Актовый материал на службе помещичье-буржуазной историографии (спор 1856 о сельской общине в России). «Проблемы источниковедения», Сб. первый Огиз, М. - Л., 1933. См. также: Собр. сочин. А.С.Хомякова, И.Киреевского, братьев Аксаковых, Ю.Самарина; биографии и биографические материалы, исследования и критические статьи о славянофильстве, а также указатели литературы пи данному вопросу ем. в книжке «Ранние славянофилы», составил Н.Бродский, М., 1910, стр.203-206, имеющей в настоящее время только подсобное значение, как сборник материалов.</p>... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

СЛАВЯНОФИ́ЛЬСТВО, направление в русской общественной и литературной мысли 40—60‑х гг. XIX в., отстаивавшее в противоположность западничеству особые, «самобытные», внеевропейские тенденции в развитии России, ее истории и культуры. Термин «С.», как и «западничество», условен, не раскрывает всей сложности воззрений ведущих деятелей, введен в оборот противниками; сами славянофилы с неодобрением относились к нему и называли свое учение «славянохристианским», «московским», «истинно русским».<p class="tab">Учение С. начали создавать А. С. Хомяков и И. В. Киреевский во 2‑й половине 30‑х гг. (программные статьи «О старом и новом», 1839, Хомякова, «В ответ А. С. Хомякову», 1839, Киреевского). В 40‑х гг. к «старшим» славянофилам (к ним относятся также П. В. Киреевский, А. И. Кошелев) примкнули «младшие» — Ю. Ф. Самарин, К. С. Аксаков и И. С. Аксаков, а также еще ряд историков, публицистов, общественных деятелей. Отдельными чертами мировоззрения к славянофилам близки М. П. Погодин, С. П. Шевырев, Н. М. Языков.</p><p class="tab">Славянофилы требовали отмены крепостного права, желали всеобщего просвещения, освобождения человека и искусства от пут бюрократической государственной власти, от сервилизма и угодничества. Однако, будучи консервативными мыслителями, они решительно расходились с западниками в отношении к монархии и к европейским политическим формам. Славянофилы сознавали, что развитие интеллектуальной и технической культуры на Западе сопровождалось угасанием духовной жизни и прежде всего — нравственности. Они проницательно охарактеризовали реальные недостатки западноевропейской буржуазной цивилизации: омещанивание, обездушивание — «обезвоживание» человека, превращение общества в сумму эгоистических и меркантильных индивидов. При этом «западными» объявлялись также социалистам, учения, революционное движение, резко враждебного отношения к которым славянофилы никогда не скрывали; отсюда их откровенная вражда к русской революционной демократии, к радикальной журналистике.</p><p class="tab">Спасение родины от участи Запада славянофилы искали в сохранении и развитии православия и патриархально-общинных основ, уходящих корнями в быт и нравы допетровской Руси. Нельзя сказать, что защитники «святой старины» не видели в древней и средневековой Руси отвратительных черт самоуправства, темноты, закрепощения («плена») народа (см. стихотворение Хомякова «Не говорите: “То былое, То старина, то грех отцов…”», 1844). Но в поисках нормы они идеализировали нравственные и социальные начала Киевской и Московской Руси, создавая утопическую модель общинного строя, где господствовало единство всего народа, где бесконфликтно сочетались интересы всех и каждого, где первоосновой человеческого бытия была христианская вера и этика: начала любви, добра, братства, «соборности».</p><p class="tab">Возникло противопоставление реальной Западной Европы и идеальной России. (У либеральных западников, наоборот, идеальный Запад — в противовес «отсталой» России.) В Европе, утверждали славянофилы, власть завоевывается насилием, основана «на крови»; отсюда — разделение на враждебные нации и сословия; стремление к личной пользе, напряженность и конфликтность жизни; подчинение церкви государству; рационализм, разобщенность, всеразлагающий рассудок; сила материальная; следование формальностям и закону. В России — добровольное объединение и добровольное призвание правителей, отсутствие сословной вражды; общественное, общинное, «соборное», совестливое как главные черты характера; свободная, независимая церковь; соединяющий разум, цельность, единство; сила духовная; следование истине и обычаям отцов. Кардинальным становилось различие судеб личности, ее свободы и расцвета. На Западе, по мнению славянофилов, становление личности сопряжено с ее «отъединением», изоляцией от «всех»; в России же условием расцвета личности должно быть «смирение» — «не баранья покорность» факту и событию, а «самоотречение» во имя закона отцов, общины, народа, «мира» и, главное, — единства православной церкви, восстановление внутренне целостной личности, ее духовной полноты и свободы неотделимо от такого самоотречения (славянофилы противопоставляли народное не общечеловеческому, а эгоистически-личному).</p><p class="tab">Явная неудовлетворенность существующим общественным строем в России (и самодержавием, и наступающими буржуазными отношениями), истинная любовь к народу и боль за него (стихотворения К. Аксакова «Безмолвна Русь…», 1846, И. Аксакова «Клеймо домашнего позора…», 1849, Хомякова «России», 1854) заставляли славянофилов желать перемен (в 50‑х гг. в сознании славянофилов появились черты либерально-дворянской идеологии). Но «золотой век» был для них в прошлом (что сближало их с консервативными романтиками Запада), хотя они и не чаяли его возврата. Однако, искреннее недовольство существующим, желание перемен принципиально отличали славянофилов от представителей «официальной народности» и близких к ним Погодина и Шевырева. Недаром николаевское правительство так подозрительно к ним относилось: оно желало беспрекословного идейного подчинения, покорного следования «высшим» предначертаниям. Третье отделение, постоянно надзиравшее за славянофилами, считало их скрытыми бунтовщиками; в Петербург поступали многочисленные доносы; славянофилов заключали в Петропавловскую крепость (Самарина, И. Аксакова), им запрещали выезжать за границу, носить русскую одежду и бороду.</p><p class="tab">Философские воззрения славянофилов в целом идеалистичны; восприняв идеи Платона, христианский богословов (патристики), позднего Ф. Шеллинга, И. Киреевский и Хомяков утверждали независимую от субъекта объективность бытия, считая при этом, что явлениям и предметам действительности предшествует божественная мысль; истинное познание, истинная наука возможны поэтому лишь на основе религиозной веры. В мышлении С. выявились характерные черты русской идеалистической философии.</p><p class="tab">Эстетическая система С. подчинялась историко-философским и религиозно-нравственным концепциям. Отвергалось «чистое искусство» (см. «Искусство для искусства»); Хомяков часто противопоставлял свободу художества несвободе художника: настоящий художник, сын своего века, всегда будет выражать определённые идеи, тем он и не свободен; но если он высказывает эти идеи естественно и искренне, то создает свободное искусство (Полн. собр. соч., т. 3, М., 1900, с. 372, 419). Художественное творчество, по мнению славянофилов, должно было или отражать те свойства действительности (особенно народной жизни), которые подкрепляют их теоретическую доктрину (патриархальность, религиозность, «смирение», «обыденность» русской натуры), или, наоборот, критически представлять все, что не соответствует идеалу. Отсюда налет нравоучительности, пророчества, дидактизма в искусстве славянофилов (особенно в стихах Хомякова, К. Аксакова) и усиленная императивность тона и стиля, что соответствовало нормативному характеру эстетики С. (пафос норм, идеала, строгая, бескомпромиссная оценка современного искусства с этой точки зрения) и ее этическому уклону: художник отчетливо представлял себе конечную цель жизни, идеал, он соотносил с ними явления действительности и искусства, прославлял приближающееся и приближающее к идеалу, обличал все мешающее и далекое от идеала. При этом личное, подчиняясь общему, уходило на задний план, ибо нормативное трудно уживается с индивидуальным. Однако после А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя невозможно было возродить строго нормативную эстетику; и это сказалось в художественной практике самих славянофилов. Весьма значительным, связанным с лучшими традициями русской литературы, оказалось творчество близкого к славянофилам С. Т. Аксакова. Поэзия С. интересна главным образом гражданскими инвективами (Хомяков, К. Аксаков), отдельными сочинениями философской лирики и попытками создать народную эпопею (поэма «Бродяга» И. Аксакова).</p><p class="tab">Та ветвь русской демократической литературы 40—50‑х гг., которая сосредоточенно изображала картины распада традиционно-феодального общества и поэтому становилась знаменем западничества, особенно его радикального крыла во главе с В. Г. Белинским, встречала преимущественно враждебное отношение со стороны славянофилов. Большинство произведений такой направленности они называли «западными», «отрицательными». Им оставалось признать «своим» ограниченный круг литературных произведений — прозу С. Т. Аксакова, сочинения Гоголя, некоторые рассказы «Записок охотника» И. С. Тургенева, повести Н. Кохановской, «Картинки из русского быта» В. И. Даля, поэзию Хомякова, К. Аксакова, И. Аксакова, стихи Языкова, К. К. Павловой, А. К. Толстого и Ф. И. Тютчева, ряд стихотворений Лермонтова, А. Н. Майкова, Л. А. Мея.</p><p class="tab">Важная заслуга С. в культуре и искусстве — постановка вопроса о национально-исторических истоках современной русской культуры, стремление изучить эти истоки; подвижническое собирание народных песен П. Киреевским, интересная попытка К. Аксакова создать теоретическую грамматику русского языка, показав отражение в грамматическом строе языка национально-психического склада народа (см. кн. «Опыт русской грамматики», 1860).</p><p class="tab">В начале 1860‑х гг. целостность теории С. была подорвана. В 60‑х гг. «почвенники» (Ф. М. Достоевский, А. А. Григорьев, Н. Страхов; см. Почвенничество в литературе) пытались найти синтез С. и западничества. Влияние Хомякова и Киреевского на последующие поколения славянофилов несомненно, но последователи выделили из системы взглядов своих учителей и утрировали отдельные части. Позднее С. представляет собой дробление системы, превратившись или в политический панславизм (И. Аксаков, Самарин), или в религиозный фанатизм (К. Н. Леонтьев), или в «научный» национализм (Н. Я. Данилевский). Элементы учения С. (главным образом о религиозных и национальных истоках русской истории и культуры) можно найти и у русских мыслителей XX в. («евразийцы», Н. А. Бердяев, Н. О. Лосский и др.).</p><p class="tab">Литература:</p><p class="tab">Киреевский И. В., Полн. собр. соч., т. 1—2, М., 1911;</p><p class="tab">его же, Критика и эстетика, М., 1979;</p><p class="tab">Хомяков А. С., Полн, собр. соч., т. 1—8, М., 1900;</p><p class="tab">его же, Стихотворения и драмы, Л., 1969;</p><p class="tab">Аксаков К. С., Полн. собр. соч., т. 1—3, М., 1861 — 1880;</p><p class="tab">Самарин Ю. Ф., Соч., т. 1—10, 12, М., 1877—1911;</p><p class="tab">Аксаков И. С., Соч., т. 1—7, М., 1886 — 1887;</p><p class="tab">его же, Стихотворения и поэмы, Л., 1960;</p><p class="tab">Аксаков К. С., Аксаков И. С., Лит. критика, М., 1981;</p><p class="tab">Рус. эстетика и критика 40—50‑х гг. XIX в., М., 1982.</p><p class="tab">Плеханов Г. В., Западники и славянофилы, Соч., т. 23, М.-Л., 1926;</p><p class="tab">Белинский В. Г., Рус. литература в 1844 г., Полн. собр. соч., т. 8, М., 1955;</p><p class="tab">его же, Взгляд на рус. литературу 1846 г., там же, т. 10, М., 1956;</p><p class="tab">его же, Ответ «Москвитянину», там же;</p><p class="tab">Чернышевский Н. Г., Очерки гоголевского периода рус. литературы, ст. 3, Полн. собр. соч., т. 3, М., 1947;</p><p class="tab">Герцен А. И., Былое и думы, т. 4, гл. 30, Собр. соч. в 30 тт., т. 9, М., 1956;</p><p class="tab">его же, Письма к противнику, там же, т. 18, М., 1959;</p><p class="tab">Барсуков Н. П., Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 1—22, СПБ, 1888—1910;</p><p class="tab">Кошелев А. И., Записки, Берлин, 1884;</p><p class="tab">Кулешов В. И., Славянофилы и рус. литература, М., 1976;</p><p class="tab">Литературные взгляды и творчество славянофилов, М., 1978;</p><p class="tab">Янковский Ю. 3., Патриархально-дворянская утопия, М., 1981;</p><p class="tab">Современные заруб. исследования рус. политической мысли XIX в. Сб. научно-аналитических обзоров [Политические аспекты философии славянофилов в советской и заруб. литературе], М., 1980;</p><p class="tab">Кошелев В. А., Эстетич. и лит. воззрения рус. славянофилов (1840 — 1850), Л., 1984;</p><p class="tab">Цимбаев Н. И., Славянофильство, М., 1986.</p><p class="tab">Б. Ф. Егоров.</p>... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО идейное движение в России. Возникло в 30-х годах 19 в. и возглавлялось И. В. Киреевским, братьями Константином (1817-1860) и Иваном ... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

направление рус. общественной мысли, противостоявшее западничеству. Его приверженцы делали упор на самобытном развитии России, ее религиозно-историческом и культурно-национальном своеобразии и стремились доказать, что славянский мир призван обновить Европу своими экономическими, бытовыми, нравственными и религиозными началами. Западники же стояли на т. зр. единства человечества и закономерностей его исторического развития и полагали неизбежным для России пройти теми же историческими путями, что и ушедшие вперед западноевропейские народы. В основе социально-политических расхождений этих двух интеллектуальных направлений лежали глубокие философские разногласия. Флоровский писал, что *славянофильство* и *западничество* имена очень неточные, только подающие повод к недоразумениям и ложным толкованиям. Во всяком случае, это не только и даже не столько две историко-политические идеологии, сколько два целостных и несводимых мировоззрения* (Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж, 1937. С. 249). С. глубоко религиозное учение, рассматривающее церковь и веру как фундамент, основу всех исторических и общественных реалий. Со своей стороны представители западничества не отличались религиозностью, в философских и историософских построениях придерживались идей секуляризма. С. как мировоззрение сложилось в результате философских дискуссий с западничеством в среде рус. дворянства в 30-40-х гг. XIX в. Самарин писал, что оба кружка западников и славянофилов ежедневно сходились и составляли как бы одно об-во. Споры велись вокруг осн. проблемы: правит ли миром свободно творящая воля или же закон необходимости. Обсуждались также вопросы о том, в чем заключается разница между рус. и западноевропейским Просвещением в одной лишь степени развития или в самом характере просветительных начал, а потому предстоит ли России заимствовать эти начала у Запада или же искать их в православно-рус, духовном быте. Важной темой споров, отмечает Самарин, был и вопрос об отношении православной церкви к латинству и протестантству: есть ли православие лишь первобытная среда, призванная стать почвой для более высоких форм религиозного миросозерцания, или же оно есть неповрежденная полнота откровения, к-рая в зап. мире под влиянием латино-германских представлений пришла к раздвоению на противоположные полюсы. Сторонники С. сходились в том, что России предстоит миссия заложить основы нового общеевропейского просвещения, опирающиеся на подлинно христианские начала, сохранившиеся в лоне православия. Только православию, по их мнению, присуща свободная стихия духа, устремленность к творчеству, оно лишено той покорности необходимости, к-рая свойственна западноевропейскому об-ву с его рационализмом и господством материальных интересов над духовными, что привело в конечном итоге к разобщенности, индивидуализму, разорванности духа на составляющие его элементы. Свое обоснование и развитие философские идеи С. получили гл. обр. в работах Киреевского *О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России* (1852), *О необходимости и возможности новых начал для философии* (1856) и Хомякова *По поводу Гумбольта* (1849), *По поводу статьи Киреевского *О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России* (1852), *Записки Ъ всемирной истории*, *Письма о современной философии* (1856) и др. Взглядам осн. представителей славянофильской философии Киреевского, Хомякова, К. С. Аксакова, Самарина свойственны по меньшей мере 3 общие черты. Во-первых, это учение о целостности духа. Органическое единство не только пронизывает церковь, об-во и человека, но и является непременным условием познания, воспитания и практической деятельности людей. С. отрицало возможность постижения истины через отдельные познавательные способности человека, будь то чувства, разум или вера. Только дух в его живой цельности способен вместить истину во всей ее полноте, лишь соединение всех познавательных, эстетических, эмоциональных, нравственных и религиозных способностей при обязательном участии воли и любви открывает возможность познать мир таким, каков он есть, в его живом развитии, а не в виде абстрактных понятий или чувственных восприятий. Причем подлинное знание доступно не отдельному человеку, а лишь такой совокупности людей, к-рая объединена единой любовью, т. е. соборному сознанию. Начало соборности в философии С. выступает как общий метафизический принцип бытия, хотя соборность характеризует в первую очередь церковный коллектив. Понятие соборности обретает в С. широкое значение, сама церковь понимается как некий аналог соборного об-ва. Соборность это множество, объединенное силой любви в свободное и органическое единство. Только в соборном единении личность обретает свою подлинную духовную самостоятельность. Соборность противоположна индивидуализму, разобщенности и отрицает подчинение к.-л. авторитету, включая и авторитет церковных иерархов, ибо ее неотъемлемым признаком является свобода личности, ее добровольное и свободное вхождение в церковь. Поскольку истина дается только соборному сознанию, то и истинная вера, по мнению славянофилов, сохраняется лишь в народном соборном сознании. Во-вторых, для славянофилов характерно противопоставление внутренней свободы внешней необходимости. Все они подчеркивали примат свободы, исходящей из внутренних убеждений человека, и отмечали негативную роль внешних ограничений человеческой деятельности, пагубность подчинения человека господству внешних обстоятельств. С. стремилось вывести человека из-под господства внешних сил, навязанных извне принципов поведения, оно ратовало за такое поведение, к-рое бы целиком определялось внутренними, исходящими от сердца мотивами, духовными, а не материальными интересами, поскольку истинная воспитанность и поведение не подчиняются внешней необходимости и не оправдываются ею. Человек должен руководствоваться своей совестью, а не рационалистическим определением выгоды. Справедливо подчеркивая необходимость совестливого начала, славянофилы вместе с тем недооценивали необходимость правового регулирования поведения людей. В слабости внешних правовых форм и даже в полном отсутствии внешнего правопорядка в рус. общественной жизни они усматривали положительную, а не отрицательную сторону. В то же время порочность западноевропейских порядков они видели в том, что зап. об-во пошло путем *внешней правды, путем государства*. Третьей характерной чертой славянофильского миропонимания была его религиозность. Славянофилы полагали, что, в конечном счете вера определяет и движение истории, и быт, и мораль, и мышление. Поэтому идея истинной веры и истинной церкви лежала в основе всех их философских построений. Герцен, очень высоко ценивший ум и философскую эрудицию Киреевского, с горечью отмечал, что *между ним (т. е. Киреевским) и нами была церковная стена* (Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1956. Т. 9. С. 159). Славянофилы были убеждены, что только христианское мировоззрение я православная церковь способны вывести человечество на путь спасения, что все беды и все зло в человеческом об-ве происходят от того, что человечество отошло от истинной веры и не построило истинной церкви. Однако они не отождествляли историческую церковь, т. е. реально существующую рус. православную церковь, с той православной церковью, к-рая способна стать единой церковью всех верующих. Христианские мотивы в творчестве славянофилов оказали большое влияние на развитие рус. религиозно-философской мысли. Мн. рус. историки философии нач. XX в. рассматривают С. как начало развития самобытной и оригинальной рус. философии, выдвинувшей ряд новых, оригинальных идей, к-рые в европейской философии до славянофилов не разрабатывались, а если и разрабатывались, то не с такой полнотой и обстоятельностью. Славянофилы не отрицали достижений западноевропейской культуры, высоко ценили внешнюю обустроенность зап. жизни, с глубоким уважением относились к западноевропейской науке. Но их активное неприятие вызывало господство индивидуализма, разъединенность, раздробленность, обособленность духовного мира людей, подчинение духовной жизни внешним обстоятельствам, господство материальных интересов над духовными. Все это, считали они, являлось следствием рационализма, к-рый стал преобладающим в зап. мышлении из-за отхода зап. христианства, т. е. католичества (латинства, как писал Киреевский), от подлинной христианской религии. Из-за того, что римская иерархия ввела в веру новые догматы, рассуждал Киреевский, *произошло то первое раздвоение в самом основном начале западного вероучения, из которого развилась сперва схоластическая философия внутри веры, потом реформация в вере и, наконец, философия вне веры. Первые рационалисты были схоластики; их потомство называется гегельянцами* (Киреевский И. В. Критика и эстетика. М., 1979. С. 296). В философии Гегеля славянофилы видели вершину развития зап. рационализма, с к-рой стали особенно явно видны как достижения последнего, так и его неизлечимые пороки. Главный среди них разрушение цельности человеческого духа, абсолютизация логического мышления, к-рое, по их мнению, отделялось в рационализме от др. познавательных способностей и противопоставлялось им. Философские идеи С. в 60-е гг. получили свое развитие в идеологии почвенничества, главными представителями к-рого были Достоевский, Григорьев, Страхов, а в 70-80-е гг. в работах Данилевского и отчасти К. Н. Леонтьева.... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО (СЛАВЯНОЛЮБИЕ) - религиозно-философское течение русской общественной мысли к. 30 - н. 60-х 19 в., в основе которого лежала проблема осм... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

(СЛАВЯНОЛЮБИЕ) - религиозно-философское течение русской общественной мысли к. 30 - н. 60-х 19 в., в основе которого лежала проблема осмысления исторических судеб России, ее места и роли во всемирной истории и культуре. С. существовало и развивалось в полемике с другим философским течением России - западничеством (Станкевич, Грановский, П.В. Анненков, Герцен, Бакунин, Н.П.Огарев и др.). Представители С: "старшие" славянофилы -Хомяков, И.В. Киреевский, К.С. Аксаков, Самарин; "младшие" - И.С. Аксаков, А.И. Кошелев, П.В. Киреевский, Д.А. Валуев, Ф.В. Чижов и др.; "поздние" славянофилы - Данилевский, Страхов, в некоторой степени, Леонтьев. Можно выделить группу т.н. правых (официальных) славянофилов - М.П. Погодин и СП. Шевырев - которые использовали идеи С. в целях утверждения официальной политики и церковности Российской Империи. Основные журналы: "Москвитянин", "Русская беседа". Формально появлению С. и западничества способствовала дискуссия по поводу "Философических писем" (1829-1831) Чаадаева, которые задали тему - Россия и Европа. Сущность С. сводится к постулированию самобытности России, ее духовного и социального уклада, что дает возможность говорить о ее особой (мессианской) роли во всемирной истории. Самобытность видится в тех сторонах русской действительности, которые менее всего поддались изменению за период с преобразований Петра I. Своеобразие России фиксируется в характере христианства (православие пришло на Русь в чистом, первозданном виде из Византии, а не с Запада, где учение Христа преломлено рационализмом теологов и философов), в соборности (ее двух аспектах: во-первых, общинном землевладении и артельности и, во-вторых, в гносеологии "живознания" (Хомяков), когда человек познает мир и Бога не через рассудок, а через цельность духа (ума, чувств и воли). Самобытность России дает повод, согласно С, сомневаться в целесообразности принятия западноевропейских стандартов политического и культурного развития, которые в 19 веке породили в Европе социальную напряженность и пессимизм (Хомяков сравнивает бедствия в социальной сфере Англии с холерой), что может привести к насильственным, революционным потрясениям. Запад не устраивал С. своим однобоким рационализмом и государственным абсолютизмом. Россия же обладала защитой от этого в виде широко известной триады: Православие, Самодержавие, Народность. В отличие от правых славянофилов, старшие славянофилы (которые, кстати, были гонимы и царскими властями, и православными иерархами) трактовали эту триаду в духе идеализации патриархальных начал русской жизни: Православие (истинное первичное христианство, соборность, цельность духа); Самодержавие (царь несет на себе бремя греха власти, царь - добровольный грешник, у него нет права на власть, но он возлагает ее на себя как тяготу от порока); Народность (православная община, солидарность и нравственность, национальный уклад жизни). Развитие этих качеств дает России шанс избежать социальных катаклизмов Запада, выработать свой путь преодоления внутренних неурядиц, стать духовным и политическим центром славянства. Философия С. (Хомяков, Киреевский, Самарин), которая не носит системного, законченного характера и зачастую публицистична, опирается на традицию восточной патристики и, отчасти, на западноевропейский философский романтизм и иррационализм. В философии С. преобладают темы исторического, культурологического, богословского, социально-антропологического и гносеологического порядка. Социально-политические взгляды С. можно свести к следующим: критика крепостничества (как не отвечающего христианским заповедям), отмена крепостного права (Самарин, Кошелев и В.А. Черкасский активно участвовали в подготовке реформы 1861), отмена цензуры, смертной казни и телесных наказаний, создание гласных судов присяжных. Представители С. резко выступали против социальной революции, социализм и капитализм считали болезнью западного духа, но, в то же время, критиковали социально-политические последствия капиталистических отношений на Западе. "Оригинальность славянофилов связана была с тем, что они попытались осмыслить своеобразие восточного, православного типа христианства, легшего в основу русской истории" (Бердяев) и искренне "вообразили себя представителями славянского любомудрия, необходимого для спасения разлагавшегося Запада" (Писарев). Д.К. Безнюк... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

идейное течение русской общественной мысли, сложившееся в первой пол. 1840-х гг. К старшему поколению славянофилов относятся братья И. В. и П. В. Киреевские и А. С. Хомяков, к молодому поколению, более оппозиционному по отношению к правительству, К. С. Аксаков и Ю. Ф. Самарин. В противовес западничеству с его рационалистической культурой славянофильство провозглашало, что Россия самобытна в своем историческом развитии и что патриархальная религиозная славянская культура должна прийти на смену культуре Запада с его капиталистическими отношениями и классовой борьбой. Идейными предшественниками славянофилов были шишковисты-архаисты 1810-х гг. и любомудры 1820-х гг. Славянофилы идеализировали патриархальную допетровскую Русь, будто бы безмятежно мирную, не ведавшую резкого разделения сословий, покоившуюся на прочном союзе «народа с властью». Идеальным общественным устройством славянофилы считали то, которое было на Руси в 17 в., когда «всей землей» был избран на престол царь Михаил Федорович и государственная власть постоянно обращалась за советами к «общественному мнению» – Земскому собору. Разграничивая допетровский и петровский периоды, славянофилы осуждали Петра I за разрыв «нравственной связи» с народом, за подчинение церкви государству и отмену института патриаршества, за отказ от самобытных начал русской культуры и общественного уклада и за перенимание общественных и культурных институтов Запада, вследствие чего русское общество раскололось на европеизированную интеллигенцию и народ, сохранивший прежнюю русскую культуру. Крестьянскую общину славянофилы считали самобытной русской формой социального устройства, соответствующей религиозно-духовной идее «соборности» – основе византийского православия в отличие от западного католичества. Славянофилы требовали разрыва с Западом, который казался ослабленным смутами и раздорами, католичеством и атеизмом. Однако славянофилы не осуждали западную культуру и философию, откуда они почерпнули саму идею нации как духовного единства, безоговорочно. Имея немало сходственного с идеологией «официальной народности», славянофильство было оппозиционной группировкой, их издания подвергались цензурным нападкам. Славянофилы критиковали цензурный произвол, полицейскую опеку, бюрократизм, ратовали за отмену крепостного права. В статье о «Старом и новом» (1839) Хомяков гневно охарактеризовал крепостное право как «мерзость рабства законного». Подтверждение своих взглядов на народность славянофилы искали в русском народном поэтическом творчестве и внесли большой вклад в изучение и собирание русского фольклора, особенно П. В. Киреевский и A. Ф. Гильфердинг. В художественной литературе, созданной под влиянием славянофилов, выделяются «Семейная хроника» (1856) и «Детские годы Багрова-внука» (1858) С. Т. Аксакова, отдельные стихотворения Хомякова, К. С. Аксакова, пьесы А. Н. Островского в период его сотрудничества в журнале «Москвитянин» («Бедность не порок»). В журналах братьев Достоевских «Время» (1861–63) и «Эпоха» (1864–65) складывается новая разновидность славянофильства – почвенничество, идеологами которого были Ф. М. Достоевский, Н. Н. Страхов, Ап. Григорьев. Почвенничество не было устремлено в прошлое и призывало образованные классы к синтезу народных устоев с богатством европейской культуры. Поздними представителями славянофильства были Н. Я. Данилевский, выразитель идеологии панславизма («Россия и Европа», 1869), и К. Н. Леонтьев, критик эгалитаризма и меркантилизма Запада («Византизм и славянство», 1875).... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

течение в либеральном направлении общественной мысли в России в середине XIX в., противостоявшее западничеству. Идеологи: А. С. Хомяков, И. В. Киреевский, К С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин. Наиболее активные славянофилы: П. В. Киреевский, И. С. Аксаков, А И. Кошелев} В. А. Черкасский, многие писатели (В. И. Даль, Ф. И. Тютчев и др.), историки, слависты и языковеды. Своего постоянного печатного органа не имели из-за преследований цензуры. В 1840-х гг. печатались, в основном, в журнале М. П. Погодина «Москвитянин»; в 1850-х гг. издавали журнал «Русская беседа» (1856—1860), газеты «Молва» (1857) и «Парус» (1859). Славянофилы в противовес западникам не признавали единства исторического пути России и Зап. Европы, преувеличивали ее своеобразие, идеализировали патриархальность допетровской Руси в отношениях между народом и государем, между помещиками и крестьянством. Выступали против перенимания Россией западноевропейского социально-экономического опыта, так как капитализм казался им порочным строем, приводящим к обнищанию народа. Политическое устройство ряда стран Зап. Европы — с конституционной монархией — также подвергалось их критике, так как они возражали и против введения конституции, и против какого-либо ограничения самодержавия — единственной, по их мнению, силы, способной провести необходимые для страны реформы. Эти позиции сближали славянофильство с консерватизмом, но предложенная славянофилами программа преобразований имела прогрессивный, либеральный характер. Одно из главных требований, свидетельствующих об их либерализме, — отмена крепостного права «сверху» с предоставлением крестьянским общинам земельных наделов за выкуп. Для реализации этого программного положения многие славянофилы (Ю. Ф. Самарин, А. И. Кошелев, В. А. Черкасский) активно участвовали в подготовке и проведении Крестьянской реформы 1861г. В социально-политической области славянофилы отстаивали идею созыва Земского собора (Думы) из выборных представителей всех слоев общества, выступали за отмену цензуры, телесных наказаний и смертной казни, установление гласного суда с участием в нем выборных представителей населения. Для дальнейшего укрепления экономики России они считали необходимым развитие промышленности и торговли, акционерного и банковского дела, строительства железных дорог и применения машин в сельском хозяйстве.Борьба славянофилов против низкопоклонства перед Западом, изучение ими истории крестьянства, народного быта и языка имели большое положительное значение для развития русской культуры. Во время проведения реформ 1860— 1870-х гг. славянофилы сблизились с западниками на почве либерализма. В пореформенной России под влиянием славянофильства сложилось почвенничество, а консервативные элементы программы в гипертрофированном виде эволюционировали в национализм и панславизм.... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

Славянофильство Популярное, начиная с 1840-х гг., обозначение круга идей некоторых русских мыслителей и литераторов. Они, в отличие от своих идейн... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

Нафтол Нафт Нато Настя Настоль Настия Настил Наст Насос Наос Налить Налив Нал Навь Навис Лясс Лян Лялина Льяло Львов Лояльно Лотос Лото Лотлинь Лот Лосятина Лосьон Лось Лосось Лососина Лоно Лолита Ловля Ловитва Лов Лифт Лифо Лиф Литься Лить Литва Лита Листонос Листва Лист Лис Лион Линь Линт Лина Лиля Лиловость Ливан Лафит Латин Латвия Ласт Лассо Ласло Лаос Лань Лал Лавсония Лавиность Итл Иссл Исса Иса Ионол Ион Иол Иов Иня Инь Инта Инст Илья Ильф Илот Илона Илл Ивась Иваново Иванов Иван Вялость Вялов Вяло Всосать Всласть Всвал Восвояси Вонь Вона Вон Воля Волья Вольф Вольтов Вольта Вольная Вольво Волоф Волость Волос Воловня Воловина Волна Волин Волан Вол Воинство Воин Вовина Вова Вноситься Вносить Внос Вновь Влиться Влить Власть Властно Власов Влас Витя Вить Витаон Вита Вит Вист Виссон Вислян Висла Вис Виола Виньяса Винья Винт Винол Виновато Вино Вильсон Вильно Вилт Виллан Вилл Виво Виан Ввс Ввить Ввалиться Ввалить Ваять Вафля Ватин Вася Ваня Вано Ваниль Вальян Вальс Валлото Валлон Валить Валин Вал Ваия Вавилон Вавил Аят Афт Афония Афон Атония Атолл Ася Асс Аоот Аон Аня Нива Нил Анфия Нилот Анфис Нит Анти Нить Нло Ново Ант Новость Анолис Анисья Анис Аля Альянс Альф Альт Новь Нос Алость Аллофон Ность Алл Нто Ньяса Аист Аил Автол Авто Авт Авост Авлос Авист Авил Авив Оао Алин Нтв Нотис Нота Аллофония Носов Ноль Альфонс... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

одно из наиболее влиятельных идейных течений в русской общественной мысли 40-х – 50-х гг. 19 в. Его сторонники обосновали необходимость развития России по самобытному пути, отличному от пути народов Западной Европы. По их убеждению, в основе развития страны должны лежать три начала: православие, самодержавие, народность. Россия, по их мнению, в силу якобы ее особого положения и веса в мире, должна была повести за собой другие народы. Западная цивилизация воспринималась славянофилами как «безбожная», с духом наживы, прагматизма и эгоизма, где все продается и все покупается, включая и самого человека. В связи с этим они крайне негативно оценивали реформы Петра I, способствовавшие развитию капитализма в России. Славянофилы идеализировали политическое прошлое России и русский национальный характер, высоко ценили самобытные особенности русской культуры и очень надеялись, что и в Западной Европе общественная жизнь будет также протекать в соответствии с важнейшими христианскими принципами и заповедями, а не вопреки им. Среди славянофилов были известные писатели, ученые и мыслители того времени: И.В. Кириевский, братья Аксаков И.С. и К.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин, А.С. Хомяков и др. Славянофилы выступали за отмену крепостного права - самой острой для России того времени проблемы. (См. схему «Западники и славянофилы»)... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

(религ.-идеалистич. течение рус. обществ. мысли сер. 19 в. (И. В. Киреевский, А. С. Хомяков, К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин), утверждавшее необходимость особого, в отличие от зап.-европ., пути развития России. При этом славянофилы исходили прежде всего из мистифицир. представления о крестьян. общине как осн. и неизменном элементе рус. народного быта. Особое место в концепции соц.-историч. процесса С. отводило религии, к-рая, определяя якобы характер мышления людей, определяет и характер обществ, жизни. Историч. путь тех народов, к-рые обладают истинной религией и, следовательно, истинным строем мышления, является истинным. По мысли славянофилов, только в слав. народах (по преимуществу» в русском), исповедующих православие, «питая цельность» к-рого противостоит «рассудочности» католицизма, заложены истин, принципы обществ, жизни, выражением чего и является община. Хотя С. имело нек-рые положит, стороны (требование отмены крепост. права, критика бюрократизма адм. аппарата царизма, углубленный интерес к рус. народному быту, фольклору и т. п.), в целом оно представляло собой консервативное течение. Славянофилы выступали против революц.-демократич. лагеря и его мировоззренч. основы — филос. материализма. ... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

религ.-идеалистич. течение рус. обществ. мысли сер. 19 в. (И. В. Киреевский, А. С. Хомяков, К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин), утверждавшее необходимость особого, в отличие от зап.-европ., пути развития России. При этом славянофилы исходили прежде всего из мистифицир. представления о крестьян. общине как осн. и неизменном элементе рус. народного быта. Особое место в концепции соц.-историч. процесса С. отводило религии, к-рая, определяя якобы характер мышления людей, определяет и характер обществ, жизни. Историч. путь тех народов, к-рые обладают истинной религией и, следовательно, истинным строем мышления, является истинным. По мысли славянофилов, только в слав. народах (по преимуществу» в русском), исповедующих православие, «питая цельность» к-рого противостоит «рассудочности» католицизма, заложены истин, принципы обществ, жизни, выражением чего и является община. Хотя С. имело нек-рые положит, стороны (требование отмены крепост. права, критика бюрократизма адм. аппарата царизма, углубленный интерес к рус. народному быту, фольклору и т. п.), в целом оно представляло собой консервативное течение. Славянофилы выступали против революц.-демократич. лагеря и его мировоззренч. основы — филос. материализма.... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

1) Орфографическая запись слова: славянофильство2) Ударение в слове: славяноф`ильство3) Деление слова на слоги (перенос слова): славянофильство4) Фонет... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

СЛАВЯНОФИЛЬСТВОвозникшее у нас в России в 30-х годах прошлого столетия литературное и общественное движение, выразившееся в стремлении к самобытности, ... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

течение в русской общественной мысли, основанное на вере в особую миссию славян и специфический путь развития славянских народов. Сложилось в начале XIX века у приверженцев церковной словесности и идеалистически настроенных ко всему славянскому русских литераторов и философов. Славянофилы считали центром русской духовной жизни религиозность, а «русской идеей» православную идею. Многие положения славянофильства представляли собой сознательную защиту русской жизни, русского характера в их различных проявлениях. На основе идей славянофилов сложилась теория национальной самобытности русского народа. Славянофилами двигала потребность понять страну, народ, своеобразие России, желание и убеждение в существовании «русского пути» развития, понимание того, что возрождение России начнется с уважения к собственной истории, традициям, обычаям, с восстановления нравственных основ общества.... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО славянофильства, мн. нет, ср. (книжн., истор.). Националистическое течение русской общественной мысли середины 19 века, выражавшее интересы крепостнического дворянства и утверждавшее, в противовес западничеству, что Россия самобытна в своем историческом развитии и что патриархальная славянская культура должна прийти на смену культуре Запада с его капиталистическими отношениями и классовой борьбой. Славянофильство Хомякова, Киреевских, К. Аксакова и других… было философией русской истории, созданной идеологами помещичьего сословия под сильнейшим влиянием факта классовой борьбы на Западе. Плеханов. Славянофильство и теория официальной народности представляют собою по существу одно и то же учение… Плеханов.<br><br><br>... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

Славянофильство направление русской общественной и философской мысли 40-50-х гг. XIX в., выдвинувшее и обосновывавшее идею особой, мессианской роли ... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

корень - СЛАВЯН; соединительная гласная - О; корень - ФИЛЬ; суффикс - СТВ; окончание - О; Основа слова: СЛАВЯНОФИЛЬСТВВычисленный способ образования сл... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

патриотическое направление русской общественной мысли 19 века, вызванное к жизни протестом против подражания Западу. Славянофилы отстаивали идею самобы... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

идейное движение в России. Возникло в 30-х годах 19 в. и возглавлялось И. В. Киреевским, братьями Константином (1817-1860) и Иваном (1823-1886) Аксаковыми и Алексеем Хомяковым. Ссылаясь на историю философии Гегеля и интерес Гердера к слав, народам, они старались определить миссию, предназначение слав, мирои жизнепонимания (см. Европейская философия), но вскоре заняли нетерпимую позицию по отношению к западноевропейскому образу мышления (*западничеству*) и неортодрксальному христианству.... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

одно из наиболее влиятельных течений в русской общественной мысли 40-50-х гг. XIX в. Его сторонники обосновали необходимость развития России по самобытному пути, отличному от пути народов Западной Европы. По их убеждению, в основе развития страны должны лежать три начала: православие, самодержавие, народность. Славянофилами были известные писатели, ученые и мыслители того времени: И.В. Киреевский, братья Константин и Иван Аксаковы, Ю.Ф. Самарин, А.С. Хомяков и др.... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

идейное движение русской общественной философской мысли 40-50-х годов XIX в., выдвинувшие идею особой мессианской роли России в мире, выступило как антипод западничеству. Теоретики славянофильства (А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, К.С. Аксаков) разрабатывали его религиозно-философскую основу в духе идей византийской патристики, обосновывая самобытный путь развития России, основанный на православии и патриархальной общине.... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

(в пед.) — идеология, не принимавшая рационализма и индивидуализма западной педагогики, ставившая вопрос о специфическом для России взгляде на воспитание как на целостное развитие человека, взятого в контексте его нравственно-религиозных чувств и воззрений. Человеческая индивидуальность представителями С. рассматривалась прежде всего с позиций соборности.... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

идейное течение в России второй половины 19 века, обосновывавшее самобытность ее общественного и государственного развития, неприемлемость для нее путей и форм общественного устройства, характерных для стран Запада. Наиболее известные представители славянофильства: А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, К.С. Аксаков, Н.Я. Данилевский и др.... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

- vophilia; нем. Slavophilie; Slawophi-lentum. Направление русской обществ, и фи-лос. мысли 40-50 гг. XIX в., выступившее с обоснованием самобытного пути истор. развития России, принципиально отличного от западноевропейского пути. см. ЗАПАДНИЧЕСТВО, ПАНСЛАВИЗМ. Antinazi.Энциклопедия социологии,2009 Синонимы: панславизм... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

славянофи́льство, славянофи́льства, славянофи́льства, славянофи́льств, славянофи́льству, славянофи́льствам, славянофи́льство, славянофи́льства, славянофи́льством, славянофи́льствами, славянофи́льстве, славянофи́льствах (Источник: «Полная акцентуированная парадигма по А. А. Зализняку») . Синонимы: панславизм... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

Ударение в слове: славяноф`ильствоУдарение падает на букву: иБезударные гласные в слове: славяноф`ильство

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

-а, ср. Одно из направлений общественной и философской мысли России в середине 19 в., выдвинувшее идею самобытного пути исторического развития России,... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО, -а, ср. В России в середине 19 в.: идейуо-политическое течение, представители к-рого противопоставляли исторический путь развития России развитию стран Западной Европы и идеализировали патриархальные черты русского быта и культуры. || прилагательное славянофильский, -ая,-ое.... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

- - vophilia; нем. Slavophilie; Slawophi-lentum. Направление русской обществ, и фи-лос. мысли 40-50 гг. XIX в., выступившее с обоснованием самобытного пути истор. развития России, принципиально отличного от западноевропейского пути. См. ЗАПАДНИЧЕСТВО , ПАНСЛАВИЗМ .... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

Rzeczownik славянофильство n słowianofilstwo n

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

славянофи'льство, славянофи'льства, славянофи'льства, славянофи'льств, славянофи'льству, славянофи'льствам, славянофи'льство, славянофи'льства, славянофи'льством, славянофи'льствами, славянофи'льстве, славянофи'льствах... смотреть

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

сущ. ср. рода, только ед. ч.слов'янофільство

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

с. slavophilisme m

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

Начальная форма - Славянофильство, винительный падеж, слово обычно не имеет множественного числа, единственное число, неодушевленное, средний род

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

с. ист.eslavofilismo m

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

славянофи́льство, -аСинонимы: панславизм

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

славяноф'ильство, -аСинонимы: панславизм

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

с.slavophilisme mСинонимы: панславизм

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

(2 с)Синонимы: панславизм

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

славянофильствоСинонимы: панславизм

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

Ср мн. нет tar. slavyanpərəstlik (XIX əsrin ortalarında Rusiyada meydana çıxmış mürtəce-millətçi cərəyan).

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

〔中〕(十九世纪中叶)斯拉夫派. Синонимы: панславизм

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

ср. славянофильство (19 кылымдын ортосунда Россиядагы консервативдик улутчул агым).

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

ист. славянофильдік (Россияда 19 ғ-дың ортасында туған консервативтік ағым)

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

с. slavofilismo m Итальяно-русский словарь.2003. Синонимы: панславизм

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

славянофильство славяноф`ильство, -а

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

ист. славянафільства, ср.

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

Славянафільства

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

с славянофиллык

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

славяншылдық

СЛАВЯНОФИЛЬСТВО

славяншылдық

T: 192